ение, которое мосье Анри возвел у нее на темени.
Туго завитые волосы были уложены поверх искусственного каркаса, и в результате
ее
лицо почти исчезло под гигантским птичьим гнездом. Несмотря на все хлопоты мосье
Анри, Корнелия была уверена, что еще задолго до приезда на бал волосы начнут
выбиваться из прически. Внезапно на нее накатила страстная тоска по Розарилу.
Весь день напролет Корнелия думала о приземистом сером доме в окружении
зеленеющих полей, о горах, казавшихся фиолетовыми на фоне неба, и о мерцающем в
отдалении море. Она думала также о лошадях, которые ждут ее в загонах,
недоумевая,
почему она о них забыла, о том, как насвистывает Джимми, работая в конюшне, о
том,
что он, может быть, скучает по ней так же, как скучает по нему она. И ей не раз
и не два
приходилось закусывать губы, чтобы не дать пролиться слезам.
Временами, увлекшись созерцанием такого множества новых
вещей, она ненадолго забывала о Розариле, но потом, совершенно неожиданно, тоска
по
Ирландии вновь охватывала ее с неодолимой силой. Тогда, обуреваемая слепым
горем,
она ненавидела все незнакомое и тосковала по родным ей местам и людям, которых
любила. Она цеплялась за свои очки так, как утопающий цепляется за спасательный
круг,
- они были ее единственной защитой от любопытства окружавших ее чужих людей.
Казалось, дом ее дядюшки и тетушки был с утра до ночи полон гостей: гости к
завтраку, к чаю, к обеду. И когда Корнелию знакомили с ними, она ловила их
быстрые
оценивающие взгляды и слышала нотки любопытства у них в голосе.
Ей достало ума понять, что весть о ее неожиданном богатстве предшествовала
ей
всюду, где бы она ни появлялась, но она также догадывалась, что было нечто
странное и
необычное в том, что тетушка играла роль ее компаньонки.
- Это похоже на то, как если бы у вас была собственная дочь, милая Лили, -
заметила
одна женщина медовым голоском, в котором скрывалось жало.
- Вернее было бы сказать - сестра, не |