- Ага, в могилу... ну то она же и вас навела в могилу. Идите лучше
теперь кого-нибудь убейте.
- Кого убить? Что ты мелешь?
- Подите хоть овцу убейте, - а то недаром на вас могила зинула - умрете
скоро. Да и дай бог: что уже нам таким, про которых все люди будут говорить,
что мы свое дитя видьми отдали.
И она пошла опять вслух мечтать на эту тему, меж тем как Дукач все
думал: где же в самом деле Агап? Куда он делся? Если они успели доехать до
Перегуд прежде, чем разыгралась метель, то, конечно, они там переждали, пока
метель улеглась, но в таком случае они должны были выехать, как только
разъяснило, и до сих пор могли быть дома.
- Разве не хлебнул ли Агап лишнего из барилочки? Эта мысль показалась
Дукачу статочною, и он поспешил сообщить ее Дукачихе, нота еще лише
застонала:
- Что тут угадывать, не видать нам свое дитя: заела его видьма
Керасивна, и она напустила на свет эту погоду, а сама теперь летает с ним по
горам и пьет его алую кровку.
И досадила этим Дукачиха мужу до того, что он, обругав ее, взял опять с
одного полка свою шапку, а с другого ружье и вышел, чтобы убить зайца и
бросить его в ту могилу, в которую незадолго перед этим свалился, а жена его
осталась выплакивать свое горе за припечком.
XIV
Огорченный и непривычным образом взволнованный казак в самом деле не
знал, куда ему деться, но как у него уже сорвалось с языка про зайца, то он
более машинально, чем сознательно, очутился на гумне, куда бегали шкодливые
зайцы; сел под овсяным скирдом и задумался.
Предчувствия томили его, и горе кралось в его душу, и шевелили в ней
терзающие воспоминания. Как ни неприятны были ему женины слова, но он
сознавал, что она права. Действительно, он во всю свою жизнь не сделал
никому никакого добра, а между тем многим причинил много горя. И вот у него,
из-за его же упрямства, гибнет единственное, долгожданное дитя, и сам он
падае |