его на двор овчий пустит.
- Ну, - говорю, - хорошо; в катехизаторы ты, брат Кириак, совсем не
годишься, а в крестители ты, хоть и еретичествуешь немножко, однако
пригоден, и как себе хочешь, а я тебе снаряжу крестить.
Но Кириак ужасно взволновался и расстроился.
- Помилуй, - говорит, - владыко: к чему тебе меня нудить? Да запретит
тебе Христос это сделать! И ничего из этого не последует, ничего, ничего и
ничего!
- Отчего же это так?
- Так; потому что сия дверь для нас затворена.
- Кто же ее затворил?
- А тот, который имеет ключ Давидов: "Отверзаяй и никтоже отворит,
затворяяй и никтоже отверзет". Или ты Апокалипсис позабыл?
- Кириак, - говорю, - многия книги безумным тя творят.
- Нет, владыко, я не безумен, а ты меня если не послушаешь, то людей
обидишь, и духа святого оскорбишь, и только одних церковных приказных
обрадуешь, чтобы им в твоих отчетах больше лгать да хвастать.
Я его перестал слушать, однако не оставлял мысли со временем его
перекапризить и непременно его послать. Но что бы вы думали? - ведь не один
простосердечный ветхозаветный Аммос, собирая ягоды, вдруг стал
пророчествовать, - и мой Кириак мне напророчил, и его слова "да запретит
тебе Христос" начали действовать. В это самое время я, как нарочно, получил
из Петербурга извещение, что, по тамошнему благоусмотрению, у нас в Сибири
увеличивается число буддийских капищ и удваиваются штаты лам. Я хоть и в
русской земле рожден и приучен был не дивиться никаким неожиданностям, но,
признаюсь, этот порядок contra jus et fas {Против закона и справедливости
(лат.)} изумил меня, а что гораздо хуже, - он совсем с толку сбивал бедных
новокрещенцев и, может быть, еще большей жалости достойных миссионеров.
Весть с этим радостным событием, во вред христианству и в пользу буддизма,
как вихрем разнеслась по всему краю. Для ее распространения скакали лошади,
ска |