ей, где уже зеленела первая
изумрудная травка, а по дороге следовал обоз, состоявший из телеги,
запряжённой старою буланою лошадью. На телеге лежала Аполлинариева гитара и
взятые на случай ненастья девичьи кацавейки. Правил лошадью я, а назади, в
качестве пассажиров, помещались Роська и другие девчонки, из которых одна
бережно везла в коленях кошёлочку с яйцами, а другая имела общее попечение о
различных предметах, но наиболее поддерживала рукою мой огромный кинжал,
который был у меня подвешен через плечо на старом гусарском шнуре от дядина
этишкета и болтался из стороны в сторону, значительно затрудняя мои движения
и отрывая моё внимание от управления лошадью.
Девушки, идучи по рубежу, пели: "Распашу ль я пашеньку, посею ль я
лён-конопель", а ритор им вторил басом. Попадавшиеся нам навстречу мужики
кланялись и опрашивали:
- Куда поднялись?
Аннушки им отвечали:
- Идём Селиванку в плен брать.
Мужики помахивали головами и говорили:
- Угорелые!
Мы и действительно были в каком-то чаду, нас охватила неудержимая
полудетская потребность бегать, петь, смеяться и делать всё очертя голову.
А между тем час езды по скверной дороге начал на меня действовать
неблагоприятно - старый буланый мне надоел, и во мне охладела охота держать
в руках верёвочные вожжи; но невдалеке, на горизонте, засинел Селиванов лес,
и всё ожило. Сердце забилось и заныло, как у Вара при входе в Тевтобургские
дебри. А в это же время из-под талой межи выскочил заяц и, пробежав через
дорогу, понёсся по полю.
- Фуй, чтоб тебе пусто было! - закричали вслед ему Аннушки.
Они все знали, что встреча с зайцем к добру никогда не бывает. И я тоже
струсил и схватился за свой кинжал, но так увлёкся заботами об извлечении
его из заржавевших ножен, что не заметил, как выпустил из рук вожжи и, с
совершенною для себя неожиданностию, очутился под опрокинувшеюся телегою,
которую п |