то в кавалерии соответственнее, он под лошадь попал, только, слава
богу, под смирную: она так над ним всю ночь не двинулась и простояла; тогда
его от этой опасности в огуменные старосты назначили, но тут он сделал
княгине страшные убытки: весь скирдник, на многие тысячи хлеба, трубкой
сжег. И после этого как проспался да все это понял, что наделал, так пошел с
горя в казенное село, на ярмарку, да там совсем и замутился: отлепил от
иконы свечку в церкви и начал при всех за обеднею трубку закуривать. Его
мужики начали выводить, да и помяли. Привез его к нам на телеге один тоже
чудак дворянин, Дон-Кихот Рогожонич звался, только, покойник, уже плох был и
вздохнуть не мог. Княгиня ему послали бутылку нашатырного спирту, чтоб он
хорошенько вытерся, а вдруг ей докладывают, что ему от этого еще хуже стало.
Княгиня сами к нему пошли, а уже у него и голосу нет: все губы почернели, а
изо рта нашатырь дышит.
Княгиня вдруг ударила себя пальчиком в лоб и говорят мне:
"Ах, Ольга, какие мы с тобою дуры: ведь это он, верно, нашатырь внутрь
выпил". Спрашивают его:
"Скажи мне, Грайворона, как ты моим лекарством вытерся?"
А он ей просипел, что как надо, говорит, сделал - все из бутылочки
выпил, а бутылочкой себя по всем местам вытер.
Значит, и снутри и снаружи себя обошел... Ну, что же тут было делать?
Послали скорее за доктором, а только он его ждать не захотел и к другому
утру кончился, и кончился-с так, как бы и всякий ему позавидовал: на
собственных на княгининых ручках богу душу отдал. И даже как это немножко не
в ожиданности вдруг пристигло, так сама же княгиня ему отходную прочитала и
своими руками глаза завела. Вот какой от хорошей жены и пустому человеку за
мужа почет был! - добавляла Ольга Федотовна, в рассказе которой о Грайвороне
всегда звучала нота небольшой раздражительности, которую, однако, напрасно
кто-нибудь принял бы за неудовольствие на этого бедного |