| ки".  По  таким  доносам  ключницею
делались внезапные обыски, и один раз у  птичницы  Аграфены,  которая  имела
четырехлетнюю дочь Васенку, страдавшую "кишкою", действительно нашли "шматок
теста с ладонь", спрятанный между грязными  подушками  постели,  на  которой
стонала ее больная девочка. Я помню, как об этом "довела" девочка, бывшая  в
"выносушках", по имени Агашка, и перед матушкою стояли разом эта  Агашка,  и
ключница, производившая обыск, и Аграфена, а на столе в виде  поличья  лежал
"шматок теста", которое она отняла от барских хлебов и хотела спечь из  него
лепешку Васенке. Аграфену уличали Анна и Агашка, и Аграфена не отпиралась, а
стояла гордая и "грубила". А грубость  ее  выражалась  тем,  что  она  очень
страшно кляла свою девочку Васенку. Это зашло так далеко, что матушка забыла
о деле по существу и начала сердиться на Аграфену за то, что она  проклинала
дитя. Матушка говорила ей, что она не  имеет  права  так  клясть  девочку  и
желать ее смерти! Но Аграфена этому кощунственно не верила и, скребя ногтями
свои локти, отвечала:
     - Что еще за право надо, когда я ей родительница! Возьму ее да и убью!
     - И судиться будешь.
     - Ну так и что же такое!
     - Тебя не помилуют.
     - Да и не надобно!.. И так-то уж у вас надоело!
     И проговорив это с дерзостью, Аграфена нетерпеливо повернулась и ушла.
     Ее не останавливали: ее однодворчество  было  для  нее  все  равно  что
"римское гражданство".
     Матушка сказала, чтобы ей простили шматок теста и не попрекали ее этим,
и тем дело о шматке в господском доме было окончено, но в птичной избе,  где
пекли хлебы, оно продолжалось и окончилось только накануне Николина  дня  (5
декабря), когда четырехлетняя Васенка была найдена над птичною  избой  возле
трубы, в гнездильной плетушке, и совершенно закоченевшая.  А  нашла  Васенку
опять та же Агашка, которая в этот раз была послана ключницею наверх птичной
избы обобрать в покинутых галочьих гнездах  забытые  "подкладухи |