иком страждущего человечества, которому
он с раннего детства привык служить под руководством своей матери и которое
оставалось ему навсегда близким и понятным; к людским неправдам и порокам он
был снисходителен не менее своей матери, но страстная религиозность его
детских лет скоро прошла в доме дяди. Он был, что у нас называется, "человек
разноплетеный". Нарушаемый извне мир своего внутреннего Я он не умел
врачевать молитвой, как его мать, но он и сам ничего не отстаивал, ни за что
не бился крепко. Он никогда не жаловался ни на что ни себе, ни людям, а,
огорченный чем-нибудь, только уходил к общей нашей матери-природе, которая
всегда умеет в меру успокоить оскорбленное эстетическое чувство или
восстановить разрушенный мир с самим собой. Жизнь в одном доме с
придирчивой, мелочной и сварливой женой дяди заставляла его часто лечить
свою душу, возмущавшуюся против несправедливых и неделикатных поступков ее в
отношении мужа.
В какой мере это портило характер Нестора Игнатьевича, или
способствовало лучшей выработке одних его сторон насчет угнетения других -
судить было невозможно, потому что Долинский почти не жил с людьми; но он
сам часто вздыхал и ужасался, считая себя человеком совершенно неспособным к
самостоятельной жизни. Сильно поразившая его, после чистого нрава матери,
вздорная мелочность дядиной жены, развила в нем тоже своего рода мелочную
придирчивость ко всякой людской мелочи, откуда пошла постоянно сдерживаемая
раздражительность, глубокая скорбь о людской порочности в постоянной борьбе
с снисходительностью и любовью к человечеству и, наконец, болезненный разлад
с самим собою, во всем мучительная нерешительность - безволье. Это последнее
свойство своего характера Долинский очень хорошо сознавал, и оно-то
приводило его в совершенное отчаяние. Во что бы то ни стало он хотел быть
сильным господином своих поступков и самым безжалостным образом з |