овольствиям света, что наивысшая похвала, которой он удостаивался,
выпадала ему только за танцы...
Какой же это, в самом деле, обер-прокурор для святейшего синода?
В обществе решительно не допускали, чтобы Протасов мог сделаться
обер-прокурором синода. Что он был сделан товарищем министра народного
просвещения, то Исмайлов справедливо замечает, что это относили к заслугам
"тёщи и матери" Протасова и к тому, что он нравился императрице "как
отличный танцор". К тому же относили и данное Протасову поручение исправлять
должность синодального обер-прокурорства на время отъезда Нечаева, по
причинам "предуготовленным Провидением". Но все были уверены, что это не
имеет долговременного значения и допущено только на короткий срок для
удовольствия покровительствовавших Протасову дам. Говорили: "Он в короткое
время ничего не напортит, а между тем Нечаев снова возвратится".
Но чтобы Протасов был утверждён в этой серьезной должности и уселся на
ней на такой продолжительный срок, какой судил ему бог править судьбами
правящих в русской церкви слово истины, - этого никто не считал возможным.
[Николай Александрович Протасов занимал должность синодального
прокурора с 1836 по 1855 г., т. е. в течение целых девятнадцати лет, а
Нечаев всего три года (1833 - 1836). (Прим. автора.)]
И если где были предположения, что насоливший синодалам Нечаев будет
смещён и начинали избирать на его место кандидатов, то обыкновенно называли
в первую голову Андрея Муравьёва, а в случае спора восклицали:
- Ну, уж только не гусар же ведь будет на его месте!
- Ну, разумеется, не гусар. Гусару разве поручат.
- Ни во веки веков.
- Ни во веки веков.
И затем опять планировали назначения способных и "готовых" людей, и тут
опять волею-неволею первую номинацию получал Андрей Николаевич, как
"обер-прокурор по праву и по преимуществу" |