т видишь, досуг ли мне размышлять о высоком! - и, сразу же
переменив тон на громкий и весёлый, он отвечал женщинам:
- Сейчас, сейчас иду к вам, мои нильские змейки.
Памфалон свистнул свою Акру, взял шест, на котором в обруче сидела его
пёстрая птица, и, захватив другие свои скоморошьи снаряды, ушёл, загасив
лампу.
Ермий остался один в пустом жилище.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ермий не скоро позабылся сном. Он долго размышлял: как ему согласить в
своём понятии то, для чего он шёл сюда, с тем, что здесь находит. Конечно,
можно сразу видеть, что скоморох человек доброго сердца, но всё же он
человек легкомысленный: он потехи множит, руками плещет, ногами танцует и
тростит головой, а оставить эти бесовские потехи не желает. Да и может ли он
сделать это, так далеко затянувшись в разгульную жизнь? Вот где он,
например, находится теперь, после того как ушёл с этими бесстыжими
женщинами, после которых ещё стоит в воздухе рокотанье их крови и веянье
страстного пота Силена?
Если таковы были посланницы, то какова же должна быть та, которой они
служат в её развращённом доме!..
Отшельник содрогнулся.
Для чего же было ему, после тридцати лет стояния, слезать со скалы,
идти многие дни с страшной истомой, чтобы прийти и увидеть в Дамаске... ту
же тёмную скверну греха, от которой он бежал из Византии? Нет, верно, не
ангел божий его сюда послал, а искусительный демон! Нечего больше и думать
об этом, надо сейчас же встать и бежать.
Тяжело было старцу подняться - ноги его устали, путь далёк, пустыня
жарка и исполнена страхов, но он не пощадил своего тела... он встаёт, он
бредёт во тьме по стогнам Дамаска, пробегает их: песни, пьяный звон чаш из
домов, и страстные вздохи нимф и самый Силен - всё напротив его, как волна
прибоя; но ногам его дана небывалая сила и бодрость. Он бежит, бежит, видит
свою скалу, хватается з |