ежить унижения России.
Для всех, кто привык видеть его непоколебимым, его болезнь была странной,
непостижимой, внезапной и необъяснимой. Только два человека знали причину этой
внезапности: его старший сын Александр и доктор Мандт. Но они дали клятву
молчать - и
молчали, как ни тяжело было переносить горестное, трагическое недоумение
императрицы,
совершенно не понимавшей, что произошло с ее обожаемым мужем. Говорили о гриппе
и
воспалении легких, о начинавшемся параличе...
Он умирал.
Дворец не спал. Государь то молился, то отдавал последние распоряжения. Они
были
настолько четки и продуманны, что невольно наводили мысль о том, что были
приготовлены
заранее.
Он совершенно владел собой и даже спросил доктора:
- Потеряю ли я сознание или задохнусь?
- Я надеюсь, что не случится ни того, ни другого, - ответил Мандт. - Все
пройдет тихо
и спокойно.
- Когда вы меня отпустите? - спросил Николай.
Мандт отвел глаза, сделав вид, что не расслышал вопроса.
В это время фрейлины, собравшиеся под дверью кабинета, где отходил
государь, увидели,
что в вестибюле появилась Варвара Нелидова. Она сама походила на умирающую, и
трудно
было описать выражение ужаса и отчаяния, отразившихся в ее растерянных глазах и
в
застывших чертах лица, некогда красивого, а теперь белого и окаменелого, как
мрамор.
Проходя мимо одной из фрейлин, она схватила ее за руку и судорожно потрясла.
- Прекрасная ночь, мадемуазель Тютчева, прекрасная ночь! - пробормотала она
хрипло,
и видно было, что она совершенно не осознает своих слов, что ею владеет полное
безумие.
О ее присутствии стало известно императрице, и она, сама теряющая любимого
человека,
поняла и пожалела Нелидову так, как можно жалеть только перед лицом последнего
прощания.
Она сказала Николаю:
- Некоторые из наших старых друзей хотели бы проститься с тобой... Варенька
Нелидова.
Умирающий понял и сказал с мягкой улыбкой:
- Нет, дорогая. Я |