спитывал и
формировал мои вкусы и взгляды - и все это без показных нравоучений, проповедей
или
философских речей. Несколько слов, брошенных им как бы мимоходом, словно луч
света,
вырывали из мрака ясный образ или новую концепцию.
Именно эти беспорядочные и случайные уроки и подходили больше всего моему
образу
мышления: рассуждения и логика не оказывали на меня никакого воздействия - чем
больше я рассуждала, тем бледнее становился образ, который я старалась раскрыть.
Мое
воображение разыгрывалось от легкого прикосновения к невидимой пружине, таящейся
где-то в глубине души. Дягилев мог с удивительной мягкостью привести эту пружину
в
действие, чего я, увы, не умела делать: мой жизненный опыт был весьма
незначителен, и
трагические мотивы, содержащиеся в большинстве ролей, интерпретировались мною со
значительной долей наивности".
Между прочим, Дягилев очень ревниво относился к попыткам Тамары наладить
личную жизнь. Он был готов выдать ее замуж за Фокина вопреки чувствам и
обстоятельствам, лишь бы оба остались при нем.
Под руководством Дягилева Фокин поставил для Тамары Карсавиной 7-й вальс в
"Шопениане", партии Рабыни (балет "Египетские ночи"), Жар-птицы ("Жар-птица"),
Шемаханской царицы ("Золотой петушок") и другие. Лучшие свои роли - Девушка
("Призрак розы") и Балерина ("Петрушка") - Тамара исполнила в дуэте с Вацлавом
Нижинским.
В балете "Жар-птица" Фокин использовал высокий прыжок, который особенно
удавался Тамаре. Жар-птица разрезала сцену, как молния, и, по словам Бенуа,
походила
на "огненного Феникса". А когда птица оборачивалась чудо-девой, в ее пластике
появлялась восточная истома,, ее порыв как бы таял в изгибах тела, в извивах
рук.
Новая школа помогла и в работе над академическим репертуаром. Тамара
необычайно
выразительно исполнила главные партии в балетах "Жизель", "Лебединое озеро",
"Раймонда", "Щелкунчик", "Спящая красавица".
Успехи Русских сезонов Дягилева в Париже общеизвестны. |