ами, и злобным выражением глаз. Они остались на месте,
даже когда все прочие бояре следом за царицей втянулись по одному в просторную
государеву опочивальню.
- А ты что же сидишь, князь Владимир? - послышался новый голос.
Анастасия вздрогнула. Сильвестр появился!
Все знали о слабости, которую Сильвестр питал к князю Владимиру. Ходили
слухи,
что поп присягнуть-то царевичу Димитрию присягнет, однако намерен просить царя
назначить опекуном сына не Захарьиных, а именно Старицкого. Но для родственников
царицы это конец. И для Анастасии с сыном - тоже...
Ободренные голосом Сильвестра, Старицкие решились войти в
опочивальню, хотя государь им сего не дозволял.
Ох, осмелели, черные вороны... Не рано ли? Анастасия бросила на Старицких
ненавидящий взгляд, а потом приблизилась к постели мужа. Он смотрел на царицу,
слабо
улыбаясь, но когда перевел глаза на бояр, ставших в почтительном отдалении, лицо
его
посуровело:
- Что же вы, господа бояре? Такой шум учинили в покоях, что даже мне,
хворому,
слышно было. Царь тяжко болен, царь при конце живота своего лежит, а вы... вы
отказываетесь целовать крест и присягать нашему наследнику, царевичу Димитрию?
Лишь Иван Висковатов, да Воротынские оба, да Захарьины, да Иван Мстиславский с
Иваном Шереметевым, да Михаил Морозов исполнили свой долг. Остальные-то чего
мешкают?
Анастасия, приподнявшись, смотрела, как бояре отводят глаза и пожимаются,
пятясь к
дверям. Те, кто еще недавно громко кричал в приемной, сейчас боялись поглядеть в
глаза
царя.
Вдруг, посунув остальных широким плечом, вышел вперед окольничий Федор
Адашев
и, разгладив окладистую бороду, гулко, как в бочку, сказал:
- Прости, коли скажу противное! Ведает Бог да ты, государь: тебе и сыну
твоему крест
целовать готовы, а Захарьиным, Даниле с братией, нам не служивать! Сам знаешь:
сын
твой еще в пеленицах, так что владеть нами Захарьиным. А мы и прежде беды от тех
бояр
видали многие, та |