ойной. Когда в чистом поле сшибаются две
конные лавы и острое железо так и норовит
раскроить тебе череп вместе с зудящими внутри него вопросами и сомнениями,
поневоле приходится отмахиваться,
отбиваться - одним словом, убивать.
И он убивал, делая это с каждым разом все более умело и точно. Вечерами на
привале, у разложенного в разоренном
крестьянском дворе костра, вопросы возвращались, создавая ощущение медленного и
неотвратимого погружения в трясину,
откуда нет и не может быть возврата.
Комиссары не уставали повторять, что никакого Бога нет и что,
следовательно, ответ за свои дела Степану Байрачному
придется держать только перед революционным народом, однако подъесаул, как ни
старался, до конца поверить в это так и
не сумел.
Поэтому, промаявшись в красной коннице товарища Буденного еще три месяца,
одной ненастной ночью посланный в
дозор Степан Байрачный исчез - исчез вместе с шашкой, наганом и конем, которого
привел с собой из дома, с самого Терека.
Никто не знал, куда он подевался, однако уже через две недели буденновский
разъезд попал в засаду, и единственный
уцелевший боец, вернувшись к своим, матерясь и раздирая на груди ветхую,
заляпанную своей и чужой кровью гимнастерку,
клялся, что видел среди напавших на разъезд беляков Степку Байрачного в
новеньких, с иголочки, погонах и фуражке с
кантом.
На Байрачного долго охотились, но он знал, что делал, когда уходил от
Буденного, и не давал охотникам спуску.
Он и сам охотился на своих бывших товарищей по оружию, как на бешеных псов,
- рубил в капусту, прицель но бил из
верного винта, да и наган его тоже не лежал без дела в кобуре. Случалось ему
также и вешать, и жечь, а бывшего своего
взводного, красного казака Ваську Бесфамильного, охочего до крови и чужого добра
припадочного душегуба, он до смерти
забил голыми руками - с трех ударов забил, между прочим, благо силы ему было не
занимать, а ненависти и подавно. Да и
вообще, нена |