рь даже неважно, люблю ли я ее по-прежнему, люблю ли больше, чем раньше, или
разлюбил вовсе. Она ждет от меня ребенка, а значит, я в долгу перед ней".
Генерал не спеша ел мясо, а Сиверов торопился.
Лоркипанидзе хитро посматривал па него из-под кустистых седых бровей.
- По-моему, ты теперь относишься к жизни немного иначе, чем прежде.
- Как именно?
- Дорожишь ею, что ли... Наверное, у тебя есть кое-какие новости, которые
ты не
хочешь сообщить старику?
У Глеба имелась одна-единственная новость - они с Ириной ждут ребенка. Но
он сам
еще не успел свыкнуться с нею, не успел вжиться в свою новую роль. И поэтому
посчитал,
что посвящать Амвросия Отаровича в сугубо личные секреты не стоит.
- Вы уж извините меня, дошел до ручки, - честно признался Глеб. - Стало
совсем
невмоготу, поговорить не с кем.
- Лукавишь, - Лоркипанидзе налил себе полрюмки коньяка и, смакуя, выпил. -
Ты
поговорить можешь с Ириной, но всего ей сказать не можешь.
Глеб растерянно смотрел на Амвросия Отаровича.
- Так я же и вам почти ничего не сказал!
- Все дело в том, Глеб, что не обязательно говорить, хватит того, что со
мной ты
можешь и помолчать.
Амвросий Отарович поднялся из-за стола, открыл дверь сарая, прилегавшего к
навесу,
шагнул в его прохладную глубину. Потом вновь появился перед Глебом, с тремя
крупными
спелыми яблоками, к их кожуре прилипли обломки тонкой древесной стружки.
- Должен же ты увезти от меня какой-нибудь гостинец. Ну-ка, быстрее
возвращайся к
Ирине и не вздумай огорчать ее! - и, предваряя все возражения Глеба, добавил:
- Езжай сейчас же! Еще не хватало, чтобы она из-за тебя, дурака, на меня
обиделась.
Когда в машине Сиверов положил яблоки на сиденье рядом с собой, то салон
тут же
наполнился тонким ароматом летнего сада - тем запахом, который уже давно был
пролистан
календарем, но он сохранился в сарае на даче старого генерала, будто время там
текло в
другом измерении, |