ная фигура - одна из
крупнейших в городе, а значит, и в республике, - все его боятся, все перед ним
заискивают, мэр ручку жмет и спинку трет, а он, бедолага, как был в душе сявкой,
так
и остался, вот и таскает с собой эту мортиру для поднятия авторитета."
- Слушай, Василий Андреевич, - сказал он, - зачем тебе эта твоя гаубица? Ведь
жарко же, да и тяжело, наверное... А? В кого стрелять-то собрался?
- Да пока что не в кого, - развалясь в кресле и небрежно, с выработанным
изяществом закуривая, ответил Манохин. Он улыбнулся, и Уманцев подумал, что даже
улыбка у него изменилась; лет пять назад Прыщ, уступив его настояниям, заменил
свою выставку металлопроката нормальной человеческой металлокерамикой. -
Пушка, Петр ты мой Николаевич, нужна мне для поднятия авторитета - как-никак
начальник службы безопасности солидной фирмы... И потом, я к ней привык. Да и
пригодиться может в любой момент. Помнишь девяносто седьмой?
- Да уж, - криво улыбнувшись, согласился Уманцев, - такое не забудешь... Как
ты их, чертей... До сих пор, как вспомню, всего перекашивает.
- Перекашивает его, - проворчал Манохин. - У меня, например, поджилки
трясутся. По краю ведь прошли! Возьми тот козел немного левее... А ты говоришь,
зачем пушка! Я без нее как без штанов.
- Ну ладно, - прерывая вечер воспоминаний, сказал Уманцев и сел ровнее.
Прыщ тоже слегка подобрался в кресле и положил ногу на ногу. - Как дела,
Андреич?
Что слышно у Черемиса?
Манохин немного помедлил с ответом, и эта заминка не понравилась Уманцеву,
который знал своего партнера как облупленного.
- У Черемиса? - для разгона переспросил Прыщ и почесал бровь. - Да как тебе
сказать... В общем, все нормально.., уже.
- Василий, - строго сказал Уманцев и постучал пальцем по краю стола. - Мы с
тобой не первый год вместе. Так что давай-ка не темнить. Что случилось?
- Да говорю же - ничего страшного, - немного раздраженно ответил Манохин.
- Все уже в порядке, и не о чем волн |