Книга "Ужас в городе", Афанасьев Анатолий

Краткое описание/вступление:

ахарович, дорогой мой, что же вы такое придумали? Культурный 
человек, извините за грубость, позволяете себе 
хулиганский поступок. Наших милых женщин хотя бы пожалели, им, выходит, на 
праздник ни постирать, ни постряпать. 
Несерьезно как-то.
     - Почему несерьезно? - удивился Чумаков. - Документы оформлены по закону. 
Башня моя. Извольте платить. Что же тут 
несерьезного?
     - Хорошо, согласен. Приезжайте в мэрию, посмотрим документы, обсудим все в

спокойной обстановке. Если бумаги в 
порядке, заплатим. Если нет, передадим дело в арбитражный суд. Но так, как вы 
действуете, это же чистое самоуправство.
     - Я вам не верю, - отрезал Чумаков. - Какой еще арбитражный суд? Сначала 
деньги, потом переговоры.
     При коммунистах попили бесплатной водички, хватит.
     Лавочка прикрыта.
     - Можно считать, это ваше последнее слово, господин Чумаков?
     - Именно так. Платите за аренду, иначе - санкции.
     Пришлось посылать на башню взвод ОМОНа. Чумакова повязали - с купчей в 
одной руке и с монтировкой в другой. 
Сопротивления он, в сущности, не оказал и помяли его больше для проформы: 
сломали руку и отбили почки. Впоследствии, 
при переводе с места на место (психушка, тюрьма, КПЗ), с ним тоже обращались в 
щадящем режиме, ибо он был спокойным, 
тихим сумасшедшим с философским уклоном - сказались полученные до приватизации 
высшее образование и научная 
степень. Но все же за долгие месяцы принудительных скитаний от него в натуре 
мало что осталось от прежнего: 
самостоятельно передвигался с трудом, мочился под себя, оглох, один глаз выбит,

другой затек сиреневой опухолью, да и 
мудрости у него поубавилось: твердил, как попугай, две заветные фразы: 
"Бенукидзе, значит, можно, а мне нельзя, да?"; и 
вторая, почерпнутая из классической литературы: "Правда себя окажет, надо только

потерпеть".
     Очутившись в камере, Мышкин спихнул с нар чье-то тряпье и улегся на спину,

с расчетом подремать. Тут же к нему 
подполз чумовой