спрашивая, близко
наклонялась к клиенту, улыбалась, подмигивала, острым носом лезла в тарелку,
проверяя, все ли в порядке. Кажется, ей страшно нравилась ее работа.
Курица была хорошо прожарена и вкусна.
Она сидела у окна и, разгрызая куриное крылышко, неторопливо
рассматривала площадь с каменным колодцем в центре, накрытым круглой
деревянной крышкой.
Отсюда был виден и канал, протекающий вдоль одного из зданий, - всего в
красно-кирпичных язвах под облетевшей штукатуркой. Из-под моста одна за
другой, привязанные, как лошади, кивали золочеными гребешками гондолы.
Медленно допивая большой бокал домашнего вина (девочка, заговорщицким
тоном: не берите кьянти, синьора, возьмите нашего домашнего, не ошибетесь,
мы заказываем его у Пеллегрини, что под Вероной. И правда, домашнее
оказалось вкрадчиво мягким, обволакивающим нёбо, как раз таким, что ей
нравилось), она смотрела, как в романском окне второго этажа дома напротив
показался старик в голубом белье и, глядя вниз, на женщину, раскладывающую
на лотке пучки бледного редиса, медленно закрыл обшарпанный солнцем ставень.
...Довольно долго она стояла на мостике, локтями опершись на деревянные
простые перила, курила и смотрела, как меняется цвет воды в канале, как
вспыхивают и маслянисто колыхаются тяжелые блики: слева сюда впадал еще один
узкий проток, и вот оттуда, из-за домов, со стороны заходящего солнца на
воду лег бирюзовый язык света, в котором на искрящейся шкворчащей сковороде
жарилась синяя плоскодонка.
То, что этот первый из трех отпущенных ей дней уходит, она поняла,
только когда на набережной Пьяцетты зажглись лиловые, похожие на гигантские
канделябры, тройные фонари. Лилеи, подумала она, лилейные фонари...
И сразу почувствовала, как устала.
Вернувшись в гостиницу, еще немного постояла у окна...
Небо, словно выдутое из венецианского стекла, еще горячее внизу, у
искрист |