я увидел, как Доминик смотрит на брата, я понял,
почему он всегда над ним подшучивает. Я понял, что он это делает не для
того, чтобы позабавить себя или Лу Марриаччи.
Женщина-оратор, по-видимому, ставила своей задачей вселить в нас
бодрость, поднять наш ослабевший дух.
Мы вошли в зал, хмурясь. Сели по местам нахмуренные. А когда она
заговорила, нахмурились еще больше. Вряд ли кто-нибудь слушал, что она там
говорит. Женщина довольно прытко подвигалась вперед и вдруг неожиданно
заявила:
- Наука говорит: когда мы улыбаемся, расходуется энергия двадцати семи
мускулов лица, а когда хмуримся - почти вдвое больше: пятидесяти одного
мускула. - Она сделала паузу: - Так зачем же нам хмуриться?
В этот момент Виктор Тоска открыл глаза и громко сказал:
- Чтобы делать побольше физических упражнений.
Раздался общий хохот, крики "браво!", аплодисменты, и кто-то добавил:
- Правильно! Надо как можно больше упражняться.
Ротный командир поднялся с места и заорал:
- Отставить!
И сразу все стихло.
- Кто это сострил? - спросил ротный.
Виктор Тоска хотел встать, но Доминик схватил его за плечи и толкнул
обратно на стул.
Потом Доминик встал сам.
- Явитесь ко мне в канцелярию, - сказал ему ротный, и Домипик вышел из
зала.
Он был оставлен на неделю без увольнения плюс наряды вне очереди каждые
сутки.
- Братишка-то мой, а? - говорил он. - Самый воспитанный мальчик на
свете, - на него хоть с ножом, он все равно будет вежлив. И вот на тебе:
засыпает на этой паршивой лекции, просыпается как раз вовремя, чтобы
сочинить ядовитую шуточку, - ну и держал бы ее при себе, как это делаем мы,
горлодеры, так нет же, тут ее и выпаливает!
Как-то раз вечером наш тогдашний сержант, по фамилии Какалокович,
добрых полчаса распекал нас в строю. Потом он выпятил нижнюю губу, как делал
всякий раз, когда старался выбирать слова, и сказал:
- Ротный командир поручил мне коснуться, значит, одного н |