Неторопливость была задвинута куда-то вдаль, таяла в
темноте, заслоненная шумом, скоростью, слепящей каруселью
реклам.
Последние слова Сомова не выходили у меня из головы. В
том-то и дело, что он не устоял бы и обнародовал свое открытие.
Не важно, что никакого открытия не было и все это были
фантазии, меня занимала сейчас возможность. Он сознавал бы всю
опасность своего открытия и все равно не удержался бы от
искушения. Для него нет вредных и полезных открытий. Знание для
него всегда хорошо. В Императорском парке мы с ним любовались
двумя девушками. Они стояли на мостике, красные кимоно их
отражались в черной воде, детские мои воспоминания были тут ни
при чем, сама по себе эта картина была красива. Бывают такие
редкие случаи: все вдруг счастливо сочетается-краски, воздух,
солнце, - длится это какое-нибудь мгновение, и словно ощущаешь,
что никогда это больше не повторится...
Что делает Сомов? Вздыхая и умиляясь, берет ножик и
начинает скоблить краски на этой картине. Выясняет, что внутри
этих кимоно пребывают студентки-двоечницы, что они не понимают
какого-то Фейнмана и т. п. Зачем ему понадобилось это выяснять?
Любознательность сжигала его, мешала ему наслаждаться, он
немедленно принимался потрошить, развинчивать, копаться...
Вот и сейчас он точно так же примеривался к этому Саду
камней.
Внезапно храм наполнился шумом, топотом. Рядом со мной на
скамье уселась большая немецкая семья - множество детей,
мамаша, бабушка и папа в красных носках и с таким же красным
налитым лицом.
- Камни - это символы, - решительно сказал он. - Тут можно
сидеть часами, погружаясь в глубины духа. Мы, европейцы, не
умеем созерцать. Темп современной жизни не позволяет нам
остановиться. Мы превращаемся в роботов... Ах, Восток... Затем,
по его требованию, семья погрузилась в умиленное созерцание.
Через несколько минут он посмотрел на |