и, ложку вливали, ужас! Даже
касторка с ее бесцветным вкусом была приятнее...
Еще одна вспышка памяти: купальня. Выходит из прошлого, сияет: вот она
я! К купальне ведут деревянные мостки, длинные-длинные, шатучие. Сквозь
щели под ногами сверкает вода. Песчаное дно - все в морщинах, рифленое,
как стиральная доска (тогда еще стиральных досок не было). Идут-идут
песчаные холмики, параллельно друг Другу.
Дошли. Мама в смешном, по колено, сборчатом купальном костюме, вся
закрытая, спрятанная. На голове - огромный резиновый чепчик. Он ее
безобразит, только и остается в ней маминого, что носик с "пумпочкой".
Варя, голенькая, плачет, выпятив круглый живот. Боится холодной воды,
трусиха! А он не боится, он смело лезет туда.
Какое наслаждение! Вода сперва обжигает, все тело екает, но зато потом
- блаженство. Торжество гордости: он не трус, он в холодной воде, он
плавает, он умеет! Плавает даже кругом купальни. Правда, песчаное дно -
тут, под ногами. Он осторожно проверяет ногой: здесь ли оно, не ушло ли?
А мама берет на руки Варю и нежно-насильно окунает ее в воду. Та
визжит, хнычет, но, привыкнув, сама начинает бить по воде розовыми
ладошками...
На обратном пути - вытертые, обсохшие, счастливые - Федя и Варя
по-хорошему ссорятся. Даже мама видит, что это не всерьез, и, хмурясь,
улыбается. Дома они получают по стакану холодного, с погреба, молока и по
ломтю прекрасного, пористого ячменного хлеба (по-эстонски его зовут
"сепик"). Боже, какой хлеб! Видно, секрет его выпечки утрачен. Сегодняшний
"сепик" уже не тот - он твердоват, сероват, обыкновенен. А тот, детский,
светло-коричневый, - он прямо взлетал на ладони...
Вообще, как не раз замечал Федор Филатович, у каждого человека в памяти
хранится ранняя, сверхценная, ни с чем не сравнимая детская еда. У него
это были: сепик с молоком, хлебный суп с плавающим островком взбитых
сливок, копчен |