даже попрекал:
до каких пор на вас, бездельниц, работать? Молчит, улыбается. Женьке -- той
было все равно; она почти все дни проводила у зеркала, любуясь и в самом
деле незаурядной своей красотой, расчесывая черные тяжелые косы, закидывая
руки за голову, загадочно щуря глаза. "Фуфлыга!" -- говорил Ужик.
А Верочке казалось -- жизнь остановилась, замерла, из кино сделали
фото, все кругом стоят, навеки окаменев, и ничего больше не будет, и вечно
будет Женька сидеть у зеркала, мать -- глядеть тревожно, а Ужик --
негодовать.
Где-то в это же смутное время, когда все было странно и как бы
подвешено, посватался к ней жених. Был он грузин, носатый и полный, работал
в порту по административной части и даже имел возможность доставать
заграничные вещи. Присватался к Верочке через соседку Дуняшу, у которой
покупал баклажаны. Очень ему понравилась русская девушка -- красивый рост и
волосы белые. Дуняша обещала похлопотать, пришла к Анне Савишне: "Всем хорош
человек, смотрите, как бы вам своего счастья не упустить". "Может, и в самом
деле пора девке замуж?" -- подумала мать. Жених был допущен в дом, принят,
угощен, вел себя вежливо, но по поводу каждого блюда пускался в подробные
беседы, говорил, что в Грузии не так делается, начинал объяснять, как
именно, и переходил на грузинский язык, сверкая глазами, как парой ножей;
только и слышалось: "бардижани-хачапури" и еще невесть что; русское слово
было одно -- "барашка", и произносил он его с разящим жестом, как бы этого
барашка убивая... Анна Савишна немножко перепугалась. Кс.да гость ушел,
спросила дочку: "Ну, как? По мне, не годится". -- "Для чего?" -- не поняла
Верочка. Анна Савишна ничего выяснять не стала, просто передала через
соседку отказ. Только на третий день Верочка узнала, зачем приходил грузин
(от Ужика, тот хитер -- все пронюхал!), и хохотала часа два, а потом
принялась плакать. Женька надулась: |