елосложением, чувствительная, раздражительная женщина расстроила
свое здоровье беспрестанными заботами и трудами, но в материнском сердце
почерпала силы и средства исполнять то, что почитала своим долгом. Я вижу
ее будто сквозь сон, как она, бывало, посадив меня на диване подле себя,
учит говорить, поправляет ошибки и, когда достигнет цели своей, радуется
как дитя. Первое детство мое протекло среди игр, забав и уроков милой
матери.
Вдруг все вокруг меня покрылось мглою. Батюшка в то время уезжал в
Симбирскую губернию, матушка оставалась в Москве одна со мною. Мне было
тогда года три от роду. Веселые игры и шутки маменьки прекратились: она
беспрерывно плакала и, прижимая меня к сердцу, говорила с чувством:
"Бедное дитя! Какая участь тебя ожидает!" Дом наш опустел; остались только
человека три слуг; сперва заколотили ворота, потом заперли и ставни: свет
проходил сквозь небольшие в них отверстия. Каретный стук умолк на улицах,
не слышно было ни гулу народного, ни голосу продавцов; иногда только
раздавались дикие, жалобные крики посреди общего безмолвия, и какие-то
грузные повозки медленно стучали по мостовой. Когда, бывало, застучат эти
колеса, матушка побледнеет, заплачет, посадит меня к себе на колени и с
трепетом обнимает.
Не постигая того, что происходит вокруг меня, я однажды спросил маменьку,
отчего мы теперь беспрерывно одни и сидим в потемках, отчего она грустит и
плачет. "Это чума, друг мой! - отвечала матушка. - Множество людей
умирает: кто только дотронется до больного, тот сам занеможет и непременно
умрет. Вот мы и заперлись, чтоб никто к нам не зашел с чумою. Она ходит по
всей Москве, и уж много таких детей, как ты, плачут по отце или по матери.
Ведь ты не хочешь, чтоб я умерла!" - "Нет, нет, маменька! - закричал я,
обняв ее. - Не умирай, не умирай, а если умрешь, то возьми и меня с собою!"
Слезы матери были ответом на этот привет невинной души младенческой.
Повторяю, что все это я помню как сквозь сон, может быть, и вовсе |