икам, знающим по опыту, что такое человеческая слабость, - не
дерзая, быть может, молиться всеправедному судие, мы со всеми нашими
нуждами обращаемся к ним. И тем явственнее обнаруживаются его попечение о
нас и милосердие, что, не в силах будучи смертным нашим оком прозревать в
тайны божественного разума, мы, введенные в заблуждение молвою, нередко
избираем себе такого заступника пред лицом его всемогущества, который им же
осужден на вечную муку, а ведь от него ничто не скроется, и все же он,
принимая в соображение не столько осуждение того, к кому молитвы
воссылаются, и не столько неосведомленность молящегося, сколько душевную
его чистоту, приклоняет слух к мольбам так, как если бы осужденный
удостоился вечного блаженства. Все это будет явствовать из того, что я
собираюсь вам рассказать (когда я говорю "явствовать", то я имею в виду не
божественную мудрость, а человеческое разумение).
Говорят, что когда именитый и богатейший купец Мушьятто Францези,
получивший дворянство, отбыл в Тоскану вместе с братом французского короля
Карлом Безземельным, которого туда вытребовал и вызвал папа Бонифаций1, он
обнаружил, что, как это нередко бывает с купцами, дела его и здесь и там
сильно запутались и что скоро и просто их не распутаешь, а потому вести
дела он поручил нескольким лицам, и таким образом все отлично устроилось.
Одно лишь его беспокоило: где ему сыскать человека, который сумел бы
взыскать долг с бургундцев? Поводом для беспокойства служило ему то, что
бургундцы были ему известны как люди несговорчивые, злонравные и
бесчестные, и он никак не мог припомнить, кто бы мог свое коварство с
успехом противопоставить их коварству. Долго он над этим ломал себе голову,
и наконец на память ему пришел некто мессер Чеппарелло из Прато, который
частенько навещал его в Париже. Росту Чеппарелло был небольшого, одевался
щеголевато; французы не имели понятия, что означает слово "Чеппарелло": они
полагали, что это соответствует их слову: "шаппель", то есть, |