ым виртуозом высокого слога. Откуда взялось бы к Шекспиру
и такое знание приемов искусственной речи, и такое тонкое понимание ее
смешных сторон?! Армадо дает Башке три пятака и говорит: "Вот тебе
ретрибуция". Шут, по его уходе, восклицает: "Посмотрим теперь на его
ретрибуцию! Ретрибуция! О, это латинское слово, которое означает три пятака.
Три пятака - ретрибуция! "Что стоит эта лента?" - Пятак. "Нет, я вам дам
ретрибуцию". Вот она штука какая, ретрибуция! Чудеснейшее слово - лучше не
придумаешь. С этих пор не буду ничего ни покупать, ни продавать без этого
слова". Потом Бирон дает ему денег и говорит: "А вот тебе за труд твой
гонорарий". - Гонорарий! Восклицает Башка. - О милый гонорарий! Это лучше,
чем ретрибуция, на одиннадцать с половиною пятаков лучше". Мы привели лишь
эти два небольших отрывка, но во всю пьесу вплетена насмешка над модным
обычаем высокопарной речи. За Армадо, словно тень, ходит его маленький паж и
высмеивает каждое высокое слово своего господина. Священник и учитель
забавляют нас тем же, чем и Армадо. И всему этому противопоставлено живое,
естественное остроумие другой группы лиц - принцессы и сопровождающих ее дам
и короля с товарищами. Их шаловливая, непритязательная молодая веселость,
быть может, тоже еще не совсем свободная от литературных украшений - наряду
с неуклюжей и неповоротливой затейливостью ученых Армадо - есть смелый вызов
прочной традиции и в устах неучившегося юноши актера совершенно немыслим.
Мы остановились несколько подробнее на этой пьесе, ибо из нее как
нельзя лучше видно, на какие трудности мы наталкиваемся при первой же
попытке связать жизнь Шекспира с его литературной деятельностью. Очевидно,
что эта интеллигентность, эта легкая свобода языка, которая уже в первых
комедиях (и в "Комедии ошибок") так поражает нас, эта смелая решительность
говорить по-своему обо всем не могла не корениться в долговременной прив |