а они удивились, что пошел к нему мальчик, хоть и не
видал его никогда. Так он забавлялся с малышом, и тут заходит брат.
Посмотрел мальчик на него и на его брата, и его глаза так и забегали от
одного к другому. Смотрит и удивляется. Наконец отвернулся ребенок и заревел
изо всех сил и потянулся ручонками к маме, она взяла его на руки, и он
спрятал лицо у нее на груди.
Я вернулась домой и снова пошла в школу. Нашел мне отец и учителя
иврита, господина Сегала, у которого я училась долгое время. Трижды в неделю
училась я ивриту. Один день учила Библию, один день -- грамматику, и один
день -- письмо, потому что не любил Сегал перепрыгивать с предмета на
предмет, и поэтому разделил на три части. Объяснял мне Сегал книги Завета и
толкования ученых мудрецов от меня не скрывал. А по книгам учил мало, ибо
уходило время на толкования и разъяснения. Много хорошего он мне рассказал,
чего в книгах я не находила. И старался оживить язык наш в моих устах: скажу
я что-нибудь, а он скажет: скажи это на иврите. Говорил он вычурным стилем
прежних времен и радовался, если слова из речей пророков попадались ему на
язык, ибо воистину знали пророки иврит. А больше всего я любила уроки
письма. Тогда сидел себе Сегал спокойно, подперев голову рукой и закрыв
глаза. Тихо-тихо читал он наизусть и в книгу не заглядывал. Как музыкант,
что играет в ночной тьме от полноты сердца и не смотрит в ноты, лишь то, что
душа просит, играет -- так и мой учитель.
Плату за учение отец положил ему три серебряных талера в месяц. Я
давала ему деньги украдкой, а он пересчитывал деньги у меня на глазах и
говорил: я же не врач, чтобы мне давали деньги украдкой, я рабочий и платы
за труд не стесняюсь.
А отец работал беспрерывно. И вечером не отдыхал. Я лягу, а он сидит
при свете лампы, и иногда и утром я вижу: горит перед ним лампа, потому что
от расчетов забывал он погасить лампу. И мамино имя не |