те? Спасибо.
Как хороши нынче вечером каналы! Я люблю, когда ветер повеет над этими
стоячими водами, принесет запах листьев, которые мокнут в канале, и
похоронный запах, поднимающийся с баркасов, нагруженных цветами. Нет-нет, в
моей любви к этим запахам нет ничего извращенного, болезненного. Наоборот, я
сознательно стараюсь привыкнуть к ним. По правде говоря, я заставляю себя
восхищаться амстердамскими каналами. Но больше всего на свете я, знаете ли,
люблю Сицилию, она так прекрасна, когда видишь ее с высоты Этны, всю залитую
светом, видишь весь остров и расстилающееся внизу море. Ява тоже хороша, но
только в период пассатов. Да-да, я там побывал в молодости. Я вообще люблю
острова. Там легче царить.
Какой прелестный дом, взгляните. А две скульптуры, которые вы там
видите, -- это головы негров-невольников. Вывеска. Дом принадлежал
работорговцу. О, в те времена игру вели в открытую! Смелые были дельцы. Не
стесняясь, заявляли: "Вот мой дом, я богат, торгую невольниками, продаю
черное мясо". Можете вы себе представить, чтобы нынче кто-нибудь публично
сообщил, что он занимается таким промыслом? Вот был бы скандал! Воображаю,
каких слов наговорили бы мои собратья в Париже. В этом вопросе они
непоколебимы, они тотчас же выпустили бы два-три манифеста, а может, и
больше! Поразмыслив, я бы тоже поставил свою подпись под их протестами.
Рабство? О нет, нет! Мы против! Разумеется, мы вынуждены ввести его в своих
владениях или на заводах -- это в порядке вещей, но хвалиться такими делами?
Это уж безобразие!
Я хорошо знаю, что нельзя обойтись без господства и без рабства.
Каждому человеку рабы нужны как воздух. Ведь приказывать так же необходимо,
как дышать. Вы согласны со мной? Даже самому обездоленному случается
приказывать. У человека, стоящего на последней ступени социальной иерархии,
имеется супружеская или родительская власть. А если он холост |