рабкался все тем же крутогором. Вероятно,
болотная грязь залепила мне уши, а может быть, я просто устал, но так или
иначе шума приближающегося поезда я не услышал. Конечно же, он отчаянно
сигналил - как иначе! - но я слишком поздно повернул голову. Локомотив
ударил меня решеткой и сбросил с полотна. На короткое мгновение мир вновь
провернулся искристой мозаикой, и все чудовищным образом повторилось. Ей
богу, все эти эпитеты про мозаику и проворачивающийся мир - не для
красного словца! Так оно все и было. По крайней мере мне оно запомнилось
именно так. Спустя какое-то, видимо, очень малое время я снова сидел на
знакомом пне и, всхлипывая, сколупывал с ногтей корку присохшей грязи.
Поезд перешел в область воспоминаний, но ребра и грудь болели - это я
помню точно. Сумерки вновь пропали, солнце вернулось на исходную позицию.
В очередной раз мне предстояло тронуться в путь, что я и сделал, чуть
передохнув. Мне повезло. Уже через какой-нибудь час я наткнулся на избушку
лесника, в которой нашел мешок с вермишелью, соль и каменной твердости
комковый сахар. Что делать с вермишелью я не знал и потому грыз вместе с
сахаром. А после, завернувшись в чужой ватник, уснул на деревянных,
пахнущих свежей смолой нарах. На следующее утро меня разбудил бородатый
мужчина, оказавшийся лесником, и, накормив страшно вкусной похлебкой, на
плечах отнес в деревню... - Виктор замолчал, прикуривая новую папиросу.
- А что же случилось... - Я споткнулся. - Тот мальчик? Твой
одногодка... Он тоже нашелся?
- С этим сложнее, - Виктор выдохнул облако дыма, глухо кашлянул в
кулак.
- Тогда у меня, понятно, не было возможности узнать об этом. Детским
моим россказням, разумеется, не верили, и, честно сказать, не очень-то я
вспоминал о своем несчастном напарнике. Счастлив был, что снова дома, что
снова с родителями. Проверить всю эту подозрительную историю мне довелось
много позже, уже п |