их плечах. Сам Грушин, должно быть, думал про меня, что я правдив и
сострадателен. Этих качеств ему вполне хватало, чтобы относиться ко мне с
симпатией. Вполне возможно, что причины своего неравнодушия мы просто
выдумали. На чем держится дружба и недружба? Наверное, как и любовь, на
чем-то смутном и по-человечески неразрешимом.
Словом, я сидел в гостях у Грушина и отдыхал от себя самого. Шел
второй час отдыха, и несмотря на гул заздравных тостов и бесед я
чувствовал себя немного окрепшим.
Пасюк, сосед Грушиных, парень с голосом, не нуждающимся в мегафоне,
тыкал меня кулаком в бок и радостно кричал в ухо.
- Вся жизнь - сплошное представление. Времена Ренессанса - театр. То,
что сейчас, - цирк. Мы, майн либер киндер, зрители, посасывающие леденцы.
Все, что от нас требуется, - сидеть на законном месте и не возбухать. К
кулисам, - желтый от табака палец Пасюка мотался перед самым моим носом, -
ни под каким видом не приближаться! Табу, майн либер! Что там за ними -
нас не касалось и не касается. Сиди и аплодируй.
- А если я не хочу?
- Чего не хочешь?
- Аплодировать.
- Значит, свисти. Ногами топай. Желаешь помидором порченным
воспользоваться, - пожалуйста! Хочешь спать, - тоже не возбраняется.
- Но допустим, я вознамерился узнать правду. То бишь, чуточку больше
того, что нам показывают на сцене. Как же возможно постигнуть правду,
оставаясь на месте?
- Только так ее и постигают! - палец Пасюка вновь пришел в
назидательное движение. - Кстати! Какой правды ты возжелал? Может,
закулисной?.. Так я тебе еще раз повторю: вселенная познается не круговым
обстрелом и не методом скверного сюрприза, вселенная познается погружением
вглубь. А если тебя интересует, к примеру, что там у тебя булькает и
пульсирует под кожей, так тут, паря, ничего занимательного: мозги, кишочки
и прочая неаппетитная размазня. Заглянуть, конечно, получится |