но я не раз
восхищался уменьем детей кочевников пускать стрелы. Что говорить -- мастера!
Битык уверенно готовится к состязанию -- он явно опытный противник. И хотя
на моей стороне все преимущества, мальчишка надеется выйти победителем.
Наконец-то все готово. Женщины бросили работу, собрались у костра.
Весело переговариваются. Все, конечно, на стороне Битыка. Я же был рад, что
таким образом мне удастся сблизиться с этой чумазой детворой и в душе
благодарил Битыка за то, что он затеял такую игру. Я действительно был
убежден, что это всего лишь игра, рассчитанная не больше как на потеху.
Парнишка заметно волнуется. Глазенки быстрые, как у мыши. Окончательно
осмелев, он берет меня за руку, уводит к противоположному краю поляны,
примерно на пятьдесят метров от мишени, и предлагает стрелять. Я решаю
промазать и этим доставить удовольствие детворе. Прикладываю ложе карабина к
плечу, долго целюсь, испытывая терпение присутствующих, затем подвожу мушку
повыше пятна на дереве, и хлесткий выстрел лениво расползся по глухим
закоулкам уснувшего леса.
Отдыхающие у чумов олени вскочили и, сбивая друг друга, рванулись в
темноту. Залаяли собаки. Издалека, как бы в ответ на выстрел, донесся
человеческий крик...
Дети бросаются к пихте. Они быстро находят след пули в верхней кромке
затеса, и, судя по их ликованию, по их радостным взглядам, мой промах
обнадеживает их.
Теперь очередь за моим противником. Он считает, что дистанция для
стрельбы из лука должна быть наполовину короче дистанции для стрельбы из
ружья.
Я не возражаю. Надо было действительно слишком верить в меткость
стрелы, чтобы в сравнении с пулей выговорить столь незначительные уступки.
Битык тяжело вздыхает, глушит волнение. На стойбище стало тихо-тихо.
Все -- и взрослые и дети -- напряженно следят за каждым движением парнишки.
Он сбрасывает с себя рубашонку. Приятель помогает |