На дворе вьюжит, птицы куда-то попрятались, котов не видно - греют бока о
кирпичи на печках в избах. Люди не вылезают из тулупов и полушубков.
Пробираться в дальний угол крепостцы, да еще с ведром, было нелегко.
Марфушка старалась ступать за Молчаном след в след и все же набрала в
катанки снегу. Сарафанишко пузырился от ветра. Однако добрались до съезжей
благополучно.
В караулке на лавке дремали два стрельца. Свеча оплыла, фитиль коптил.
Молчан, послюнявив пальцы, снял нагар. Что-то шепнул стрельцам - те
засуетились. Зажгли слюдяной фонарь, убрали со стола судки из-под еды,
хлебные корки. Один из стрельцов отодвинул засов и, отворив дверь в
комору, приказал:
- Выходи!
Узник неторопливо поднялся, спросил:
- Куда поведешь, стрелец?
- Не дале порога. Вымыть пол велено!
Узник удивленно приподнял бровь, вышел в караулку, гремя цепью. Другой
стрелец с саблей наголо стал у входа. Болотникову велели сесть на лавку,
он сел и не без любопытства посмотрел на поломойку - юную девушку с
большими испуганными глазами. Она украдкой тоже взглянула на узника и
удивилась его тонкому белому лицу, ясному взору, доброй усмешке. Подумала:
"Господи! Ничегошеньки-то он не ведает! Ведь эти глазыньки собираются
выколоть! За што такая мука?"
Она отвела взгляд, подняла ведро и вошла в комору. Молчан сгреб в охапку
прелую солому и выбросил ее на улицу.
Марфушка подметала пол березовым голиком и думала, что этот узник никак не
похож ни на татя, ни на пьянчужку. И когда выносила мусор, то еще раз
посмотрела на него, а он обдал ее теплом грустных и лучистых глаз, будто
отец. И часто-часто забилось сердце у девушки-сироты, одинокой горюхи.
А потом, гоняя воду по шершавому полу, она плакала. Плакала горькими
слезами от жалости к этому человеку. Иногда, распрямившись, утирала
украдкой слезы рукавом, но как только наклонялась, они опять застилали ей
глаза, и она плохо видела, где уже помыто, а где еще нет. Собравшись с
силами, она перестала плакать и зл |