Очутившись опять на пристани, он пришел немножко в себя от великой досады
и растерянности и осмотрелся. Соловецкие парусники, что грузились вчера,
ушли. У стенки стояли две обшарпанные рыбацкие шхуны, насквозь пропахшие
треской и селедкой, да однопарусная шняка. С досады Егор сунулся на эти
суденышки, но везде получил один ответ:
- Дед не велел. А мы его уважаем, и слово дедово переступить не можем.
Плавай, парень, по своей Соломбалке1. Там тихо, не укачает... - Что делать?
Куда податься? А что если сходить на Смоляную пристань? Уж там-то дед,
наверное, не был...
Егор отправился вверх по реке берегом, к Смольному буяну2.
Он в расстроенных чувствах быстро шел вдоль берега, уже мало надеясь на
то, что ему повезет, и досадуя на моряков, которые его не поняли и не взяли
плавать. Конечно же, виноват во всем дед: "Ну-ка, обошел все парусники и
закрыл мне дорогу в мере... Но разве этим меня удержишь? Что я буду за
мужик, если своего не добьюсь?"
Такие мысли всполошно метались в голове паренька, и он все прибавлял
ходу, стремясь к задуманной цели.
Город просыпался. На звоннице Рождественской церкви сонный звонарь бухнул
в колокол. Баба в пестром сарафане и рыжих бахилах спускалась к реке с
корзиной на плече - полоскать белье.
Вот и буян - речная пристань. Сюда, как слышал Егор, парусники приходили
грузиться древесной смолой. Ее приплавляли в Архангельск на больших плотах
из вельских боров сначала по Ваге, а затем - по Двине.
На невысоком угоре - крытые сараи. Ближе к берегу уложены рядами под
открытым небом бочки со смолой. Весь берег заполнен ими. О сваи пристани, о
борта двух пузатых морских карбасов с голыми мачтами бились мелкие волны.
Под берегом, на отмели - лодки горожан.
Больших парусников у причалов не было видно, и Егор совсем было упал
духом, но тут же повеселел, когда поглядел на реку: напротив пристани на
порядочном отдалении, на глубине |