мы бредем к новому непостроенному городу, где все окна
принадлежат нам, и все женщины, и все, все, все, -- мы бредем к нашему
городу, к новому городу, и по ночам наши сердца кричат, как паровозы, от
алчности и тоски по родине -- как паровозы. И все паровозы мчатся в новый
город. И новый город -- это город, в котором мудрые люди -- учителя и
министры -- не лгут и поэты обольщаются лишь разумом своего сердца; это
город, в котором не умирают матери и девушки не болеют сифилисом, город, где
нет мастерских, изготовляющих протезы, и нет кресел на колесах, город, где
дождь называется дождем и солнце -- солнцем, город, где нет подвалов, в
которых по ночам крысы пожирают истощенных детей, где нет чердаков, на
которых вешаются отцы, оттого что у жены нет хлеба, чтобы подать на стол;
это город, где юноши не слепцы, не однорукие, город, где нет генералов. Это
новый, великолепный город, в котором все друг друга слышат и видят и все
друг друга понимают: mon coeur, the night, your heart, the day, день, ночь,
солнце.
И к новому городу, всем городам городу, бредем мы, бредем мы, голодные,
сквозь майские кукушечьи ночи. И утром, когда мы просыпаемся и знаем, а нам
дано это страшное знание, что нового города нигде не найти, что нет его
нигде, этого города, мы опять становимся старше на десять тысяч лет и наше
утро холодно и горестно-одиноко, о, как одиноко, и лишь тоскующие паровозы
-- они остаются; они врываются в наш мучительный сон своим рыданием, в
котором слышна тоска по чужим краям, тоска по родине, жадная, грозная,
великая, возбужденная. И они продолжают от боли кричать по ночам на
холодныхбесчувственных рельсах. Но никогда уже не помчатся они в Россию,
нет, не помчатся в Россию, потому что уже ни один паровоз не мчится больше в
Россию, не мчится больше в Россию, ни один паровоз не мчится в Россию, в
Россию, ни один, ни один паровоз больше не мчится туд |