бнаружил, что начал совершенно
не там.
"В самом деле, - здраво рассудил он, - не мог же Страдзинский, едва
забросив сумки домой, немедленно пуститься в приключения. Ни один кретин,
кроме меня, - самобичевался Вульф, - на это не способен. Потом, это просто
не убедительно, чтобы человек в первый же день... нет, нет, такого в жизни
не бывает, ему надо дать хотя бы дня три осмотреться там, туда, сюда...
И о чем мне писать, пока этот козел осматривается? Совершенно не о чем.
Ладно, - слегка поостыл Вульф, - описание я потом куда-нибудь вставлю, а
начать можно скажем отсюда..."
- Тебе чаю еще налить? - спросила Светлана.
- Ага, - ответил Роман, наблюдая за темной заварочной струей, - покрепче
если можно. Нет, нет! Сахара не надо, - остановил он ее.
- Ах, да, извини - я и забыла совсем.
- Вот так и забывают друзей детства, - ответил Страдзинский, лениво
скользнув в ироничность тона.
За окном темнел беззвездный июльский вечер, о котором так мечталось в
бесконечные зимние месяца, мечталось о полусветском трепе, о сладостном
безделье.
И пусть низкое и темное небо не предвещает желанного поворота к пляжному
валянию, но все же, все же... ах, эти дачные вечера, ах, эти разговоры ни о
чем.
Их было на веранде человек шесть, знакомых с самого туманного и раннего
детства, ядро компании, наезжавшей сюда каждое лето.
Может быть, из-за этой самозабвенной дружбы их и тянуло так неодолимо сюда
каждый год, хотя зимой они, как водится, виделись мало, вернее сказать, не
виделись почти вовсе.
За годы знакомства выработался даже некоторый этикет зимних встреч.
Москвич, бывая в пасмурно-дождливой недостолице, должен был стараться
встретиться со всеми, давая, кстати, и петербуржцам повод повидаться.
Разумеется, в обратной ситуации необходимо было проделать все то же самое.
Что до звонков, то на Новый Год можно было и не звонить, а вот с днем
рожде |