ся от работы, стоя в воротах зоны на лагерном разводе.
"За кражу металла". Всех, у кого находили "металл", расстреливали.
Позднее щадили жизнь, давали только срок дополнительный пять, десять лет.
Множество самородков прошло через мои руки - прииск "Партизан" был очень
"самородным", но никакого другого чувства, кроме глубочайшего отвращения,
золото во мне не вызывало. Самородки ведь надо уметь видеть, учиться
отличать от камня. Опытные рабочие обучали этому важному уменью новичков -
чтоб не бросали в тачку золото, чтоб не орал смотритель бутары: "Эй, вы,
раззявы! Опять самородки на промывку загнали". За самородки платили
заключенным премию - по рублю с грамма, начиная с пятидесяти одного
грамма. Весов в забое нет. Решить - сорок или шестьдесят граммов найденный
тобой самородок - может только смотритель. Дальше бригадира мы ни к кому не
обращались. Забракованных самородков я находил много, а к оплате был
представлен два раза. Один самородок весил шестьдесят граммов, а другой -
восемьдесят. Никаких денег я, разумеется, на руки не получил. Получил только
карточку "стахановскую" на декаду да по щепотке махорки от десятника и от
бригадира. И на том спасибо.
Последняя, самая многочисленная "рубрика", по которой расстреляно
множество людей: "За невыполнение нормы". За это лагерное преступление
расстреливали целыми бригадами. Была подведена и теоретическая база. По всей
стране в это время государственный план "доводили" до станка - на фабриках и
заводах. На арестантской Колыме план доводили до забоя, до тачки, до кайла.
Государственный план - это закон! Невыполнение государственного плана -
контрреволюционное преступление. Не выполнивших норму - на луну!
Третий смертный вихрь, уносивший больше арестантских жизней, чем первые
два, вместе взятые, была повальная смертность - от голода, от побоев, от
болезней. В этом третьем вихре огромную роль сыграли блатари |