кой прои+зительный и враждебный, что ужас
проникнет до мозга костей.
Что же, в конце концов, сказал студент о старьевщике? Я шепотом
повторил его слова: "Аарон Вассертрум теперь один со своей страстью и -- со
своей восковой куклой".
Что подразумевает он под восковой куклой?
Это должно быть какое-нибудь иносказание, успокаивал я себя, одна из
тех болезненных метафор, которыми он обычно огорошивает, которых никто не
понимает, но которые, неожиданно потом воскресая, могут испугать человека,
как предмет очень необычной формы, если на него внезапно упадет поток яркого
света.
Я глубоко вздохнул, чтобы успокоить себя и стряхнуть с себя то ужасное
впечатление, которое произвел на меня рассказ Харусека.
Я стал всматриваться пристальнее в людей, стоявших рядом со мной в
воротах. Рядом со мной стоял теперь толстый старик. Тот самый, который
прежде так отвратительно смеялся.
На нем был черный сюртук и перчатки, он пристально смотрел выпученными
глазами под арку ворот противолежащего дома.
Его гладко выбритое широкое лицо с вульгарными чертами тряслось от
волнения.
Я невольно следил за его взглядом и заметил, что он как заколдованный,
остановился на Розине, с обычной улыбкой на губах стоящей по ту сторону
улицы.
Старик старался подать ей знак, и я видел, что она заметила это, но
притворялась, что не понимает.
Наконец старик больше не выдержал; он на цыпочках перешел на ту
сторону, как большой черный резиновый мяч, с забавной эластичностью походки.
Его, по-видимому, здесь знали, потому что с разных сторон я услышал
замечания, относившиеся к нему. Сзади меня какой-то босяк, с красным вязаным
платком на шее, в синей военной фуражке, с виргинией за ухом, оскалив зубы,
сделал гримасу, смысла которой я не уразумел.
Я понял только, что в еврейском квартале старика называли "масоном"; на
здешнем языке этим прозвищем награждали |