ачали укладывать многочисленные мешочки и саквояжики на сани. Добрая
старушка, мирно покачиваясь на вершине своего богатства, со скоростью все
тех же двух километров в час выехала навстречу новой жизни.
Малыш возратился поздно, но возвратилась с ним и старушка и с рыданиями
и криками ввалилась в мою комнату: она была начисто ограблена. Приятели и
ее помощники не все сундучки, саквояжики и мешочки сносили на сани, а
сносили и в другие места, - грабеж был наглый. Я немед-
ленно разбудил Калину Ивановича, Задорова и Таранца, и мы произвели
генеральный обыск во всей колонии. Награблено было так много, что всего не
успели как следует спрятать. В кустах, на чердаках сараев, под крыльцом,
просто под кроватями и за шкафами были найдены все сокровища экономки.
Старушка и в самом деле была богата: мы нашли около дюжины новых
скатертей, много простынь и полотенец, серебрянные ложки, какие-то
вазочки, браслет, серьги и еще много всякой мелочи.
Старушка плкала в моей комнате, а комната постепенно наполнялась
арестованными - ее бывшими приятели и сочувствующими.
Ребята сначала запирались, но я на них прикрикнул и горизонты
прояснились. Приятели старушки оказались не главными грабителями. Они
ограничились кое-какими сувенирами вроде чайной салфетки или сахарницы.
Выяснилось, что главным деятелем во всем этом проишествии был Бурун.
Открытие это поразило многих, и прежде всего меня. Бурун с самого первого
дня казался солиднее всех, он был всегда серьезен, сдержанно-приветлив и
лучше всех, с активнейшим напряжением и интересом учился в школе. Меня
ошеломили размах и солидность его действий: он запрятал целые тюки
старушечьего добра. Не было сомнений, что все прежние кражи в колонии -
дело его рук.
Наконец-то дорвался до настоящего зла! Я привел Буруна на суд народный,
первый суд в истории нашей колонии.
В спальне, на кроватях и столах, расположились оборванные черные судьи.
Пятилейная лампочка освещала взволнованные лицо колонистов и бледно |