дуется,
что Одд сможет побывать у нас. Ой, я знаю, дядюшка Б. ни за что бы не
разрешил, но как хорошо было бы пригласить их всех!
От моего хохота проснулся Королек; мисс Соук удивленно помолчала, потом
тоже расхохоталась. У нее порозовели щеки и засветились глаза; она
поднялась, крепко обняла меня и сказала:
- Ну вот, Дружок, так я и знала - ты перестанешь сердиться и согласишься,
что в моей затее есть какой-то смысл.
Но она ошибалась. Веселился я совсем по другой причине. Даже по двум.
Во-первых, я представил себе чудную картину: дядюшка Б. разрезает индейку,
чтобы угостить всех этих скандалистов Гендерсонов. А во-вторых, я вдруг
сообразил, что беспокоиться-то вовсе не о чем: пусть даже мисс Соук передаст
приглашение, а мать Одда примет его, все равно самого Одда нам не видать,
прожди мы хоть миллион лет, уж очень он гордый. К примеру, в годы кризиса
все ребята у нас в школе, чьи семьи так нуждались, что не могли давать им с
собою завтрак, получали молоко и сандвичи бесплатно. Однако Одд, хоть и
отощал донельзя, наотрез отказывался от этих подачек; удерет куда-нибудь и
съедает в одиночку пригоршню арахиса, а не то грызет с хрустом большую
репку. Такая вот гордость свойственна всей гендерсоновской породе; они могут
украсть, содрать золотую коронку с зуба мертвеца, но ни за что не примут
подаяния, если оно сделано в открытую, - все, что попахивало
благотворительностью, было для них оскорбительно. А Одд, безусловно,
воспримет приглашение мисс Соук как благотворительный жест или заподозрит в
нем - и не без основания - ловкий трюк, рассчитанный на то, чтобы заставить
его от меня отвязаться.
В тот вечер я пошел спать с легким сердцем; я был уверен, что День
благодарения не будет омрачен для меня присутствием столь нежеланного гостя.
На другое утро я проснулся с жестокой простудой; это в общем-то было
неплохо, ибо означало, что можно пр |