. Седая фрау ежится и бодренько
спрашивает:
- Кальд?
- Кальд, - говорю, хотя на дворе плюсовая температура.
- Мыс-мыс-мыс, - подзывает она кошку.
Только собрался нести к себе палки, Енц появился.
- Моген, - говорит. Отпирает сарайчик и ставит у моих ног корзину уг-
ля.
С чего начиналась очередная заграница?
"Списки увольняемых в первую смену, - объявляют по судовой трансля-
ции, - вывешены...старшим групп получить паспорта...".
После ночной вахты хочется спать, но раз записался, надо идти на жа-
ру.
Со мной три девочки, тоже не выспались, ресторан заканчивает работу
поздно.
Спросить, в каком порту находимся, не скажут, просто не запоминают.
Район бедный, грязный, собаки стаями, бразильский Сальвадор. Дешевый ба-
зарчик, покупателей мало.
- Встречаемся здесь через два часа, - говорю. - Не заблудитесь?
Это их вполне устраивает.
Памятник какому-то конкистадору в доспехах. У памятника слепой играет
на гитаре. Сажусь рядом на парапет, собаку бездомную глажу, она меня
лизнула в лицо. Вокруг чернокожие, желтые. Креол или малаец снял рубаш-
ку, на плече наколота мадонна с младенцем. Старик, похожий на мумию, по-
казал мне обезьянку размером с мышь, может, детеныша. Клетка плоская,
как коробка от "Казбека".
Сказал ему, что не покупаю. Старик спрятал клетку в нагрудный карман
без обиды, сигарету попросил, затянулся, передал подростку. Вот это и
запомнилось, потому что только для себя. Одно из самых тяжелых испытаний
рейса - плечо товарища, готового уступить место в шлюпке и круг.
Понимаю, что никуда не деться, но оттягиваю выход, зашиваю карман,
чищу обувь, поджал замочек на зиппере. Погружаюсь в сказку. Сбивчивая
планировка, ломаные улочки, как трещины в камне, то сужаются, то ветвят-
ся проходами и тупичками.
Откуда-то летят звуки губной гармошки. В слабом дыхании ее наивность
и сожаление. Кирха ремонтируется, сдирают замшелую черепицу.
У школы беготня, визг, |