| . Седая  фрау  ежится  и  бодренько
спрашивает:
   - Кальд?
   - Кальд, - говорю, хотя на дворе плюсовая температура.
   - Мыс-мыс-мыс, - подзывает она кошку.
   Только собрался нести к себе палки, Енц появился.
   - Моген, - говорит. Отпирает сарайчик и ставит у моих ног корзину уг-
ля.
   С чего начиналась очередная заграница?
   "Списки увольняемых в первую смену, - объявляют по  судовой  трансля-
ции, - вывешены...старшим групп получить паспорта...".
   После ночной вахты хочется спать, но раз записался, надо идти на  жа-
ру.
   Со мной три девочки, тоже не выспались, ресторан  заканчивает  работу
поздно.
   Спросить, в каком порту находимся, не скажут, просто  не  запоминают.
Район бедный, грязный, собаки стаями, бразильский Сальвадор. Дешевый ба-
зарчик, покупателей мало.
   - Встречаемся здесь через два часа, - говорю. - Не заблудитесь?
   Это их вполне устраивает.
   Памятник какому-то конкистадору в доспехах. У памятника слепой играет
на гитаре. Сажусь рядом на парапет, собаку  бездомную  глажу,  она  меня
лизнула в лицо. Вокруг чернокожие, желтые. Креол или малаец снял  рубаш-
ку, на плече наколота мадонна с младенцем. Старик, похожий на мумию, по-
казал мне обезьянку размером с мышь, может,  детеныша.  Клетка  плоская,
как коробка от "Казбека".
   Сказал ему, что не покупаю. Старик спрятал клетку в нагрудный  карман
без обиды, сигарету попросил, затянулся, передал подростку.  Вот  это  и
запомнилось, потому что только для себя. Одно из самых тяжелых испытаний
рейса - плечо товарища, готового уступить место в шлюпке и круг.
   Понимаю, что никуда не деться, но оттягиваю  выход,  зашиваю  карман,
чищу обувь, поджал замочек на зиппере. Погружаюсь  в  сказку.  Сбивчивая
планировка, ломаные улочки, как трещины в камне, то сужаются, то ветвят-
ся проходами и тупичками.
   Откуда-то летят звуки губной гармошки. В слабом дыхании ее  наивность
и сожаление. Кирха ремонтируется, сдирают замшелую черепицу.
   У школы беготня, визг, |