ной в сотне метров.
В это время хлопнула задняя стенка кузова и стали выпрыгивать оттуда
женщины и дети...
И вновь начался кошмар. Иван ощутил сладковато тошнотворный привкус в
крови во рту, но он не мог эту кровь выплевывать или сглатывать. Он просто
смотрел.
Тех женщин и детей, которые при выходе из грузовика оступались, падали
солдаты лениво, без злобы (они ведь отдохнули под кроной) били прикладами по
спинам или прямо по головам. Последней в кузове осталась голосящая
пронзительно над умершей дочерью женщина, она не воспринимала происходящего
и только заходилась в пронзительном вопле:
- Ол-л-яя-а-а!!
Офицера этот крик явно раздражал и он, сморщившись и нервно отбросив в
сторону недокуренную сигару выхватил револьвер и, запрыгнув в кузов,
несколькими свинцовыми разрядами прекратил этот, столь неприятный ему вопль.
Других женщин и детей построили в ряд и велели раздеваться - тогда все
поняли, что ждет их.
А Иван, осев на разом ослабевшие колени привалился спиной к колесу
грузовика. Его тошнило, а он даже и не замечал этого: кровь мешаясь с
содержимым его желудка медленно выплескивалась на запыленную одежду, а он
все смотрел...
Одна из женщин попыталась воспротивиться, кто-то закричал, кто-то
зарыдал, кто-то упал на колени, моля о пощаде для детей... Непокорных били
прикладами, били сильно, но только по лицу, чтобы не испачкать одежду...
Какая-то молоденькая беленькая девушка, прижала своего малыша крепко-крепко
к груди и шепча молитву бросилась бежать. Один из солдат одним рывком догнал
ее, повалил в дорожную пыль и со всего размаха обрушил приклад на ее лицо...
Там все разом залилось кровью, а он, обиженный тем, что ему пришлось
волноваться - бегать за ней под этим жарким солнцем, ударил еще прикладом и
младенца, а потом еще раз ее - ногой в живот...
В этот страшный момент мысли в голове Ивана прояснились.
"Неужели я действит |