видел там
зарю розоватыми и темно-голубыми покрывалами скрывающие звезды на востоке,
над лесной кромкой; он протянул к этой заре руку, ожидая, что и она протянет
к нему руку, поцелует его, скажет ему что-нибудь в утешение.
"А ведь мне раньше снились все эти монстры, все эти тесные, жуткие
лабиринты, и я вовсе не отвергал их - нет, мне это нравилось - это было, как
продолженье дневной игры. У меня и голова тогда не болела, потому что я
позволял этим монстрам находится в моих снах, а вот только попытался
восстать, как и они цепляются, сражаются, не хотят из меня уходить. Клянусь,
что никогда не сяду больше за эти игры! Сегодня же в лес пойду!"
Только успел он так про себя поклясться, как хлопнула дверь и раздался
усталый возглас матери:
- Что же ты себя морозишь? О-ох - в комнату и не войти! Ты же простыл!
Сашка да что же ты!
Она протащила его в комнату, захлопнула дверь балкона и приложила руку к
его лбу, сама вся вздрогнула, побледнела больше прежнего:
- Да у тебя же жар! Сережа! - на глаза ее выступили слезы.
А Сережа тут почувствовал, что его бьет озноб, он и сам заплакал,
вспомнил, как ночью бегал по улице в одной рубашке, в домашних тапочках на
босу ногу, сам заплакал и прошептал:
- Прости, пожалуйста.
- Так ты ложись, окно не вздумай открывать. В школу сегодня не пойдешь и
вообще из дома ни нагой, и к компьютеру и не подходить. Лежи. - она как-то
неуловимо быстро разобрала Сережину кровать, подхватила его за руку,
уложила. - Сейчас я доктора вызову, лежи, лежи!
Тогда Сережа понял, что в лес он ни в этот, ни в следующий день не
пойдет, и такая тоска его охватила, что почувствовал он себя совсем плохо и,
когда пришел доктор, обнаружилась тридцати восьми градусная температура.
Доктор внимательно его осмотрел, прописал лекарства... к вечеру
температура поднялась до тридцати девяти с половиной. Сережа метался на
кровати, звал то Олию, |