о закрыто и нет простора - некуда взору
метнуться - и он сорвал все белье, скомкал его в кучу, отнес в ванную и там
на пол бросил... Выбежал на балкон: воздух был душный, листья тяжело, устало
шевелились - шелест их был приглушенный, казалось, что они умирали.
Далеко, за городом, со стороны парка, собиралась гроза; пока еще грозовые
тучи едва были видны, они наливались белым сияньем, однако, раскатов пока не
было слышно.
Саша посмотрел вниз, в проеме между ветвями деревьев асфальт - на нем
никаких следов утренней кровищи, более того - детвора там начертила уже
классики, и девочки прыгали через резинку. Прыгали без единого звука, будто
немые, или мертвые...
- Я болен. Я болен. - прошептал Саша. - Просто, перенапрягся вчера из-за
Ани, все это время проспал, и никакой цыганки не было, и Аня жива - все мне
привиделось. Я спал все это время.
И тут он услышал знакомый, ленивый голос:
- Вам же сказано было - оставаться в квартире. А вы куда убегали?
Тут Саша вздрогнул - попятился: в десяти шагах от него, на соседском
балконе стоял тот самый утренний. Он стоял на том же самом месте, где и за
несколько часов до того. Не моргая, внимательно смотрел он на Сашу.
Тогда юноша бросился в ванную, подхватил какую-то простыню и, вернувшись,
занавесил ей балкон; а, когда уселся за стол, услышал из-за простыни
властный голос:
- Никуда больше не вздумайте отлучаться...
Саша зажал уши и, испугавшись, наступившей мертвой тишины - тут же разжал
их. Все равно была тишина - слишком тихо, слишком. С улицы - ни звука;
только тикают в душном воздухе часы.
И ему страшно стало от этого размеренного "тик-так", ему страшно стало за
уходящие неведомо куда, умирающие секунды. Ему захотелось ухватиться за
любую из этих секунд, узнать у нее что-то, поговорить с нею, но с каждым
"тик-так" - умирала секунда.
Он подбежал к часам, сорвал их со стены, тоже отнес в ванную - швырнул на
покрытый бе |