оторых, как казалось временами, замер город, но
и им самим была уготована лишь роль поразительных глашатаев, возвещающих
прибытие
Императора Непостижимости, чьими порождениями к тому времени мы все должны были
стать.
Мы знали имя нашего противника. Знали точную дату, когда он с блеском
защитился - по физике - в Государственном университете. Знали, что отец его был
добропорядочным банкиром, по-любительски якшавшимся с оккультизмом, а мать -
госпожой, обожавшей организовывать в трущобных районах бесплатные столовые для
нуждающихся и швейные мастерские для раскаявшихся проституток. Мы даже
обнаружили - и это вызвало весьма, впрочем, тактично выраженное замешательство
Министра, - что моя собственная матушка во время очередного приступа покаяния
сшила для меня в одной из открытых г-жой Хоффман мастерских трогательно
расползавшуюся по швам фланелевую нижнюю рубаху, которую я и относил почти целый
день, пока она не развалилась окончательно, - подходящий символ для покаяния
моей
матери. Подозреваю, что это совпадение и породило во мне какое-то едва брезжащее
ощущение сопричастности семье д-ра Хоффмана, - как если бы дождливым полднем я
перекинулся парой слов о погоде с его тетушкой, дожидаясь на станции прихода
пригородного поезда. Мы знали точную дату - 18 сентября 1867 года, - когда
прадедушка д-ра Хоффмана въехал в эту страну, - мелкий аристократ с ничтожными
средствами, спасающийся от каких-то не вполне пристойных затруднений в одном из
горных славянских княжеств, изобилующем волками; впоследствии оно законодательно
кануло в небытие во время не то франко-прусской, не то еще какой-то войны.
Знали, что
когда у него родился сын, отец Доктора составил его гороскоп, после чего дал
принимавшей роды повитухе на чай несколько тысяч долларов. Знали, что мальчиком
Хоффман был замешан в гомосексуальном скандале, - и знали, сколько стоило этот
скандал замять. Министр завел в компьютерах целый банк данных, посвященных д-ру
Хофф |