оме той, что растворена в вечернем ветре. Я сею свою любовь на волнах,
свою мысль - на бесплодной водной равнине. Моя любовь тонет в волнах,
сменяющих друг друга и неотличимых одна от другой. Они проходят, и глаз не
узнает их больше. - Море, бесформенное и всегда волнующееся; вдали от людей
твои волны молчат; ничто не противится их текучести; но никто не может
услышать их молчания; на самый хрупкий баркас уже ополчились они, и их гул
заставляет нас думать, что ревет буря. Большие валы продвигаются и сменяют
друг друга безо всякого шума. Они следуют один за другим, и каждый, в свою
очередь, поднимает ту же каплю воды, почти не перемещая ее. Один только вид
их меняется; масса воды поддерживает и покидает их, никогда не сопровождая.
Всякая форма приобретается лишь на несколько мгновений их существования;
пройдя сквозь каждое, она продолжается, потом погибает. О моя душа! Не
привязывай себя ни к какой идее. Бросай каждую мысль на ветер, который ее
подхватит; сама ты никогда не донесешь ее до неба.
Колышущиеся волны! Это вы так раскачали мои мысли.
Ты ничего не построишь на гребне волны. Она не выдерживает никакой
тяжести.
Ласковая гавань, появишься ли ты, после того как мы столько раз сбивались
с пути, после всех этих метаний туда и сюда? Гавань, где моя душа, брошенная
возле крутящегося маяка, отдыхающая на твердой земле, сможет наконец
смотреть на море.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
I
В саду на Флорентийском холме
(что напротив Фьезоле), -
где мы были в тот вечер.
- Но вы не знаете, Ангер, Идье и Титир, вы не можете знать, - сказал
Менальк (я повторяю это тебе теперь уже от своего имени, Натанаэль), -
страсти, которая сжигала меня в молодости. Меня бесила скоротечность
времени. Необходимость выбора всегда была для меня невыносимой; выбор
казался мне не столько отбором, сколько отказом от всего того, что я не
выбрал. Я понимал весь ужас в |