ище, а остальное тело точно нарост на
нем, не говоря уж о таком атавизме, как душа, и никакого участия ни то, ни
другая в любви не принимают. У Лены - наоборот. Судя по ее сдержанности, я
вообще не был уверен, что она что-нибудь испытывает там, в главном любовном
органе, но при этом так сжимала меня, будто боялась потерять. Соитие
существовало для нее не само по себе, но как физический знак неземной
какой-то близости. А поцелуи почему-то и вовсе не признавала, хоть и
снисходила до моих домогательств, прозвав "слюнявчиком".
Потом, когда мы стали с ней ссориться, упрекала, что я похотлив, а не
нежен. Это настолько не соответствовало реальности, что я спрашивал себя: а
не принимает ли она меня за кого другого? Но это в будущем, а пока меж нами
установился род дружбы и взаимопонимания, секс просто углубил нашу связь,
вывел ее на качественно иной уровень, после чего было естественно жениться;
к тому же, это решало некоторые ее статусные проблемы (она была
"гостевичка", а в пятилетней перспективе замужества получала американское
гражданство). Она рассказала мне о том, как была изнасилована
старшеклассниками в одиннадцатилетнем возрасте. Тогда я это так понял, что
давняя та групповуха была ее единственным сексуальным опытом.
Первые годы совместной жизни были безоблачными, матерью она оказалась
куда более страстной и необузданной, чем любовницей, в ней появилась черта,
о которой я и не подозревал - постоянная, на грани истерии, тревога за
дочку. У меня достаточный родительский опыт - не могу сказать, чтоб Танюша
болела в младенчестве больше других моих детей, но ни одна из моих жен так
не убивалась по пустяшным поводам. А меня упрекала в черствости - что не
схожу вместе с ней с ума. Тем более странно, что сама росла сиротой - отец
исчез до ее рождения, была внебрачным, как русские говорят, нагульным
ребенком, мать погибла во время знаменитой с |