теперь,
взбудораженная брошенным ею вызовом и предстоящим шагом, положительно
преобразилась. Уже чуть ли не в веселом настроении поднялась она в
спальню, чтобы надеть свое лучшее платье, и, спустившись вниз, церемонно и
вместе с тем кокетливо повернулась передо мной.
- Ну как, красивая у тебя мама? - спросила она. - Ты будешь мною
гордиться? Я не ударю лицом в грязь?
На ней было кремовое платье с пышными рукавами и осиной талией. Мама то
и дело приподнимала юбку, любуясь своими лодыжками. Она как раз надевала
огромную соломенную шляпу, стоя перед зеркалом, что висело над буфетом,
когда зазвонили колокола.
- Идем, идем, - шутливо бросила мама в ответ на колокольный перезвон. -
К чему так усердствовать? Мы и без того идем.
Она раскраснелась от возбуждения и была прехорошенькая. Поручив мне
нести молитвенники, мама раскрыла белый зонтик и вышла на залитую солнцем
улицу. Шла она медленно, величаво, - она всегда так ходила, если хотела
показать, что умеет держаться с достоинством. Когда же она взяла меня за
руку, я почувствовал, что пальцы у нее дрожат.
У церкви мы встретили несколько наших соседок.
- Доброе утро, миссис Элиот! - поздоровались они.
Мама отвечала громко, чуть снисходительно: "Доброе утро, миссис Корби!"
(или "Берри", или "Гудмэн", или какая-нибудь другая фамилия из тех, что
наиболее распространены среди жителей предместья). Времени на то, чтобы
остановиться и поболтать, уже не было, ибо колокол в спешке, обычно
предшествующей концу, звонил с удвоенной скоростью.
Мама - а вслед за нею и я - быстро прошла по проходу к нашим местам.
Как я уже говорил, церковь была выстроена совсем недавно, стены ее были
обшиты панелями из смолистой сосны, а вместо скамей стояли стулья
пронзительно-желтого цвета; тем не менее кое-кто из наиболее именитых
прихожан, во главе с доктором и его сестрой, уже закрепил за собой места,
которые, если они не пр |