ение: "Моей
подруге, 16 января 1876 года". Серые глаза долго, так долго не отрывались
от этих строк, что Симон подумал: "Должно быть, старик задремал". Но нет,
сквозь стекла очков был виден напряженный взор поэта, он тщетно пытался
проникнуть в прошлое и вырвать оттуда лицо или имя. Ведь если тут вместо
заголовка поставлена дата, значит, он желал увековечить какой-то
знаменательный день... Ему так хотелось вспомнить какую-либо примету:
распущенные волосы, аромат духов, адрес - хоть что-нибудь. Но все было
напрасно: сохранилась лишь дата - больше ничего. Какая досада!.. Семьдесят
шестой год... Год, когда у него было... четыре любовницы. Еще до связи с
Кассини или в самом начале этой связи... Теперь Кассини со всеми ее
воплями, неистовыми сценами, драмами казалась ему такой чужой, далекой,
неживой, словно он никогда и не был с нею близок... Во всяком случае, это
происходило задолго до его брака с Жюльеттой, брака по рассудку, на
котором настоял Урбен... "Если ты будешь продолжать в том же духе, -
сказал ему старший брат, - у тебя скоро не останется ни гроша. Самое
лучшее для тебя - жениться на этой крошке, Жюльетте д'Юин". Тысяча
восемьсот семьдесят шестой - великолепный год! Ему было тогда тридцать
лет.
Умирающий снова вернулся к действительности.
- Сколько вам лет, Симон? - глухо спросил он.
- Тридцать три.
Старик вздохнул. Он почти не различал в полумраке Изабеллу и сиделку,
которые неслышно двигались по комнате.
В это мгновение смотревший на него Симон с завистью подумал: "В моем
возрасте Ла Моннери был уже знаменит, успел немало создать, и все женщины
поклонялись ему". И в утешение сказал себе: "Я принадлежу к числу людей, к
которым известность приходит поздно".
- У меня недостанет времени... - прошептал старый поэт, грустно покачав
головой.
Симон и Изабелла решили, что речь идет о чтении диссертации.
- Вы устали, дядюшка? - спросила |