, у него еще осталась
секунда. Потому что с секунды на секунду он, возможно, умрет, но пока этого
еще не случилось. И так вот секунда за секундой нас тоже покидает жизнь, все
надежды умирают, и так же секунда за секундой жизнь возвращается к нам,
надежды воскресают. Быть может, он в колонне, бредет, согнувшись, вперед,
шаг за шагом, быть может, он так устал, что не сделает следующего шага? Быть
может, он не смог сделать этот шаг еще две недели назад? шесть месяцев? час?
секунду? Во мне не осталось места ни для каких книг, даже для
одной--единственной строки. Все написанные книги далеко отстали от нас с
мадам Бордес. Мы бьемся, безоружные, в первых рядах безымянной, бескровной,
бесславной битвы, мы -- на передовой ожидания. За нами -- обращенная в прах
цивилизация и вся накопленная веками мудрость. Мадам Бордес не позволяет
себе никаких предположений. В голове мадам Бордес, как и в моей, происходят
какие--то бессмысленные сотрясения, что--то, чему нет названия, мучительно
дергается, ворочается, возникают какие--то просветы, которые ведут, казалось
бы, к выходу, но потом сужаются, сходят на нет, исчезая почти бесследно; все
-- сплошная мука, все кровоточит и кричит от боли, и потому мысль не может
сформироваться, она не участвует в хаосе, но постоянно вытесняется этим
хаосом, бессильная справиться с ним.
Апрель, воскресенье
Как всегда, на диване рядом с телефоном. Сегодня, да, сегодня Берлин
будет взят. Нам объявляют об этом каждый день, но сегодня в самом деле все
будет кончено. Газеты сообщают, каким образом мы об этом узнаем: завоют
сирены -- в последний раз. Последние военные сирены. Я не хожу больше в
Центр, я больше не пойду туда.
Они прибывают в "Лютецию", они прибывают на Восточный вокзал. На
Северный вокзал. С этим кончено. Я не только не пойду в Центр, я вообще не
двинусь с места. Я верю в это, но вчера я тоже верила, а в десять часов
вечера |