вно
раздавлен событиями, что больше не в силах держаться в седле. С адъютантом и
взводом гусаров он отъехал в самое безопасное место, повалился в холодок и,
раскинув руки и ноги, пыхтел, как морж на льдине.
Сражением руководили теперь генералы Румянцев и Фермор. Пушки неприятеля,
хотя и не особенно метко, все же тревожили наших. Но с правого фланга уже
спешили на быстроногих конях чугуевцы - в атаку на батареи врага.
С левого фланга скакали донцы, за ними - полтысячи полуголых калмыков:
они спустили по пояс красные суконные бешметы и, ощетинив пики, с визгом
мчались колоть и топтать утекавших пруссаков.
Пугачев, давно отбившись от своих, работал то с гусарами, то с пехотой,
колол и рубил, счастливо спасаясь от смерти.
Горячий генерал-майор Петр Панин, увлеченный удачным исходом сражения,
ускакал далеко вперед, вслед за гусарами. Тут было жарко.
Неприятель на это место двинул из-за леса остатки резервов. Тут шел
ожесточенный бой, последняя ставка неприятеля. Завязалась огневая
перестрелка. Пугачев палил из винтовки.
Вдруг видит он: на левом фланге отряда конь Панина с разбегу упал на
колени, Панин перелетел через конскую шею; конь, прошитый вражьими пулями,
перевернулся на бок, взлягнул ногами, затих. К Панину с криком "Эге!
Генерал, генерал!" стремительно бежало с десяток пруссаков. Пугачев
ударил плетью коня, что есть силы подскакал к генералу, спрыгнул:
- Садись враз, - и подсобил белому от страха и потерявшему силы Панину
залезть в седло.
- А ты как же?
- Не сумлевайтесь, у меня ноги волчьи, утеку! - и Пугачев ударил коня
ладонью по холке.
- Спасибо, казак! - и Панин пришпорил коня.
Над Эггерсдорфским полем, от леса до леса, висела пылища и желто-сизый
дым. Горели деревни.
Баталия кончилась. Почва подмокла от конской и человеческой крови.
Было 3 часа дня 19 августа 1757 года.
Панин долго допытывался потом и не мог отыскать казака, |