потом в сад. Граф по пути приоделся и
приказал не принимать никого. Мы долго бродили по дорожкам. Отвечая на его
вопросы, я вглядывался в выразительные, как бы вдруг затуманенные, глаза
графа. Он меня слушал с особым вниманием.
- Ты хитришь, - вдруг сказал он, идя по саду. - Почему утверждаешь, что
она самозванка, авантюрьера? Объяснись, - прибавил он, сев на скамью, - с
чужого ли голоса ты говоришь, или убедился лично?
Я смешался, не знал, что говорить.
- Сомнителен ее рассказ о прошлом, - проговорил я, - как-то сбивается
на сказку... Сибирь, отравление, бегство в Персию, сношения с
владетельными дворами Европы. Как верный слуга государыни, я действовал по
совести, всматривался и скажу прямо - не могу утаить сомнений.
- Согласен, - произнес граф, - об этом можно говорить так и сяк. Но вот
что важно: в Петербурге о ней уже знают и пишут мне, как о побродяжке,
всклепавшей на себя неподходящее имя и род.
Граф помолчал.
- Хороша побродяжка! - прибавил он как бы про себя, загадочно. - Пусть
так, не спорю... Но зачем же решили требовать ее выдачи, а в случае отказа
- взять силой, даже бомбардировать рагузскую цитадель? С побродяжкой так
не возятся. Такую просто и без огласки поймать... навязать камень на шею
да и в воду.
Холод прошел у меня по спине при этих словах графа. Я так и вспомнил
приснопамятные, июньские дни...
- То-то, братец, видно, что не побродяжка, - проговорил опять граф,
глядя на меня, - ты как об этом думаешь? Ну-ка, говори начистоту.
9
Удивили меня слова графа. Я невольно вспомнил сообщения княжны о
падении силы Орловых, об удалении бывшего фаворита в Ревель и о возвышении
их врагов. Досада ли, огорчение ли ослепляло графа или в самом деле он
искренне поверил в происхождение княжны, только, очевидно, он со мной
говорил не на ветер, и в его душе происходила некая нешуточная борьба.
- Простите, ваше сиятельство, мою дерзость, - сказа |