ль, теряющий листву, она срывается с веток шурша,
как тТмное пламя, и улетает вдаль. Она входит в дом, где никогда ещТ не
была, отец сидит за столом, глядя перед собой, мать стоит у печки, лица у
них желты в отсвете печного огня, кожа стянута, морщинясь на швах, чтобы
сузить черты глаз, изогнуть тонкие носы, изобразить маски сухих листьев или
птиц. Вот они какие на самом деле, думает Катя, теперь я знаю, они только
притворялись другими.
Она стоит на пороге и чувствует, что в комнате ещТ кто-то есть. В мазутных
тенях по углам, куда не проникает свет огня. Кто-то прячется там и следит
за ней. Кто это? От страха на глазах Кати выступают слТзы и корни волос
шевелятся, будто по ним ползают крошечные черви.
- Уходи, - шепчет ей кто-то, так тихо, что нельзя определить, откуда. -
Уходи и больше не возвращайся сюда.
- Кто ты? - спрашивает Катя. Язык начинает неметь у неТ во рту.
- Катя, - каплет на неТ из подстенной тьмы. - Закрой глаза.
Катя послушно закрывает глаза, нащупывая рукой дверной проТм, чтобы
побежать в степь, где холодно и темно, но всТ равно лучше, чем в страшном
доме. Она понимает, что сейчас это что-то, что ей нельзя видеть, вышло на
свет, она слышит тихий шорох, словно комкается тонкая бумага, она кричит и
просыпается, вжавшись изо всех сил в постель, и шорох кажется ей
существующим на самом деле, но как только она пристально вслушивается,
сразу исчезает и не повторяется больше. Уходи, думает Катя, я не слышала
тебя, уходи, я никому не скажу, только не говори со мной, не видь меня,
забудь, что я есть.
Она боится пошевелиться, потому что тогда еТ найдТт то, из сна. Оно здесь,
близко, и если оно почувствует Катю, еТ ничего не спасТт, она может
кричать, но никто еТ не услышит, и встать она не сможет, оно придТт, скажет
ей закрыть глаза, и когда она их закроет, оно сделает с ней страшное,
страшное. Вот он снова, этот тихий шорох, там за окном. Катя осторожно,
стараясь не шуметь, поворачивается лицом в подушку, чтобы как м |